Гой

Пару дней после этого свидания Семен в состоянии душевного равновесия удерживала только одна мечта – расправиться с Анастасией. Лучше всего сразу убить после самого краткого объяснения, чтоб, с одной стороны, не мучилась, а с другой – знала, за что. Не на идейной, конечно, почве убить, но по мотивам ревности. В том, что у нее есть гарем, он уже не сомневался. И в том, что он отнюдь не главный любовник в этом гареме, тоже сомневаться не приходилось. Вот только считать ли себя обманутым, Семен не очень-то понимал. То, что его первая физическая любовь начала задним числом открываться ему совсем не в тех представлениях, на которых он был по этой части воспитан, не просто озадачивало, но требовало философского обоснования, иначе как дальше жить. Но, черт подери, а кто же его воспитывал и внушал некие представления о первой любви? На кого, кроме непосредственно Анастасии, обрушить своей гнев? На пионерские песни? Вернее, на комсомольские? И, кстати, состоит ли на комсомольском учете Анечка Фишер? И каким конкретно способом убить Анастасию, будучи об одной руке? Варианта отравить благородный бывший боец Красной армии даже не рассматривал. Да и, в конце концов, черт с ней, с этой Анастасией. Вот убить бы Абурцумяна! Ведь кто же, как не он, главный у нее любовник. А может быть, и друг Аркадий состоит у нее в любовниках? Пребывая в таких мечтах, Семен все больше начал обращать свое внимание на то, что в рабочее время в его мире присутствует Анечка Фишер, девушка, между прочим, всего лишь пятью годами младше его.

– А кто такой Остап Бендер? – как-то спросил он Анечку.

– Как? – воскликнула Анечка. – Вы уже слышали?

– Слышал от Анастасии Онисимовны, что он будто бы советско-румынсую границу не очень удачно пытался переходить, – радуясь тому, что Анечка как будто в теме, сообщил ей Семен.

– И это все, что вы о нем слышали? – впрочем, не удивляясь этому обстоятельству, произнесла Анечка. – Тогда знайте, что именно сейчас его вообще запретили.

– Арестовали? – мрачно уточнил Архадий.

– Боюсь, что гораздо хуже, – настояла на точности своей формулировки Анечка. – Говорю же вам, что запретили.

И грустно глядя на своего начальника, Анечка не постеснялась поинтересоваться:

– Какие же вы книжки читали, Семен Пинхасович, ой, извините, Петрович? «Как закалялась сталь» и «Чапаев»? Еще и «Цемент» наверняка читали. И как? Понравилось?

Чувствуя в вопросе какой-то укол и признаваясь себе, что речь действительно не идет о его любимых книгах, Семен несколько обиженно, но вместе с тем не без ноток гордости за себя ответил, что он и «Записки о Шерлоке Холмсе» читал.

– Это уже немного меняет дело, – так, словно она была тут начальницей, немного смилостивилась Анечка и поведала Семену о том, что Остап Бендер – это персонаж из книги далеко не главных советских писателей, которых, к счастью, уже нет в живых. Почему «к счастью», Семену объяснять было не надо. Он только спросил:

– Что же такого наделал этот Остап Бендер, что его запретили на самом верху?

– Рассмотрев книги об Остапе Бендере через двадцать лет после того, как они были написаны и опубликованы, Остапа Бендера на самом верху признали безродным космополитом.

– Кем? – не понял Семен.

– Типичным евреем.

– Не может этого быть, – не поверил Семен. – Неужели на самом верху ничего не знают о евреях? Ведь там есть Каганович. Да я и сам помню, как я ползал под столом, а папа с дядей Эдей Багруцким рассуждали о том, что евреи безнадежно замкнулись в своих общинах и не хотят сливаться с другими народами, что и является главным коренным недостатком евреев, потому что местечковость вредит строительству коммунизма. Но если евреи действительно космополиты, то это для строительства коммунизма должно быть только хорошо. И я не понимаю, что же главный недостаток евреев – местечковость или космополитизм?

– Кому что нравится, – отвечала Анечка, – но Остапа Бендера обвинили в том, что он типичный еврей, и на этом основании запретили. Это означает, что в нашей стране запретили евреев. Вы понимаете?

– Нет, не понимаю, – твердо сказал Семен. – Можете закрывать лавочку, простите, библиотеку, и идти домой.

12.

Вечером, когда Семен сидел у себя дома за столом, на котором стояла трех литровая банка, наполненная пивом, в гости к нему пришел Аркадий.

– На самом верху, – заговорщицким тоном сообщил Аркадий, – признаны вредными книги об Остапе Бендере. Может быть, ты не знаешь, что это за книги, но…

– Я знаю, что это за книги.

– А то, что их публично сожгли в Берлине сразу после прихода Гитлера к власти в рамках акции против негерманского духа, ты тоже знаешь?

– Гитлер сжег книги про Остапа Бендера в рамках акции против негерманского духа, а Сталин запретил Остапа Бендера, потому что он безродный космополит? Слушай, дай почитать.

– Дам. Только лет через десять, когда агитпроп поменяет Остапу Бендеру национальность. Опомнятся черносотенцы и Бендера вам, евреям, постараются не оставить. Такая же история была с Иисусом из Назарета.

– Да что вы все заладили: Иисус, Иисус.