Гой

Когда знакомство с гостеприимными семействами Вайнштейнов и Старожуков состоялось, Анастасия Онисимовна уединилась с Семеном в своей комнате коммунальной квартиры. Комната показалась Семену огромной, как трамвайный вагон, только намного шире и гораздо более уютной. Посредине стоял прямоугольный лакированный стол, рассчитанный как минимум персон на двенадцать. У стены находилась огромная кровать, покрывало на которой к изумлению Семена было расшито золотыми то ли вензелями, то ли просто узорами в виде вязи. В углу на журнальном столике, расположенном между двумя вольтеровскими креслами, стояло серебристого цвета ведерко, из которого выглядывало горлышко бутылки шампанского.

– А что у тебя в портфеле? – спросила Анастасия, заметив, что он просто жжет единственную руку Семена, не знающего, куда его пристроить.

– А как же, – ответил Семен, который не забыл, что его пригласили обсудить производственные проблемы, – тут план женского общежития техникума из технического архива со всеми внесенными поправками и мои предложения по, как бы это сказать, книжному репертуару библиотеки. В основном, конечно, я предлагаю техническую и экономическую литературу, но мне кажется, что девушкам могут быть интересны и стихи советских поэтов.

– Это ты сам когда-нибудь у девушек спросишь, – отвечала Анастасия, – я ведь уже не девушка.

С этими словами она подошла к Семену, обвила его шею руками и глубоко поцеловала, не дав ему шанса увильнуть. Портфель выпал из рук несостоявшегося делового партнера, и он обхватил талию Анастасии. Почти тут же она почувствовала присутствие восставшего мужского достоинства Семена и одобрительно выдохнула: «О!».

Мгновенно уловив, что у Анастасии нет к нему никаких социальных претензий, Семен все сильнее тискал ее, а потом его рука принялась ощупывать и то, что находилось ниже талии.

– Какой молодец, – наконец, освободив язык от поцелуя, сказала ласково, но настойчиво Анастасия, – а теперь давай проведем медосмотр.

И это было только началом ночи наслаждений.

9.

Утро у Семена получилось поздним, и хотя ему еще не исполнилось двадцати двух лет, одним из самых счастливых в жизни. Проснулся он в кровати один, за окном во всей своей красе разворачивался солнечный выходной день, рядом с кроватью на спинке стула висела пурпурного цвета явно мужская одежда, какой и вообразить себе было нельзя, хотя чисто технически это была брючная пара и укороченный халат. Вместе это было нечто достойное принца или владельца замка.

Семен легко сообразил, что вся квартира, видимо, давно уже на ногах. Хотелось поскорее увидеть Анастасию, и без малейших сомнений облачившись в невиданный наряд, чувствуя, что по праву заслужил возможность хотя бы немного его поносить, он, заправив один рукав в карман, решительно отправился по длинному коридору в сторону туалета и кухни.

Анастасия и впрямь царила на кухне среди трех плит, кухонных столов и еще двух домохозяек, жен Вайнштейна и Старожука. Все вместе они готовили воскресный завтрак, который по обилию закусок обещал превзойти самый полноценный обед. Главы семейств – Вайнштейн и Старожук – уже давно вернулись с Нового базара, принеся в дом морковку и редьку, лук и чеснок, помидоры и зелень, свежую рыбу – от барабульки до карася и камбалы, да еще и мясные продукты, включая вырезку свиную и говяжьи щеки. Как это все предполагалось гармонизировать единственно верным исключительно для данного случая образом, знали только хозяйки, воспитанные на этом поприще Южной Пальмирой.

– Ух какой красавчик, – умилилась Анастасия, одарила Семена коротким поцелуем в губы и велела отправляться к мужчинам, которые попивали кофе в комнате семейства Вайнштейнов, ведя свободный разговор на отвлеченные литературно-политические темы. Они при этом ничего не опасались, потому что прекрасно знали, что приди кому-нибудь в голову мысль их репрессировать, то сделает он это за милую душу, не заморачиваясь, будь даже они глухонемыми.

Для Семена такая открытость мнений была в диковинку, но он привык к ней мгновенно, и не успел достопочтимый Вайнштейн закончить сентенцию о том, что напрасно, мол, люди считают вредными явлениями лжепророков и лженауку, поскольку ведь был же Дон Кихот самым настоящим лжерыцарем, но этим только облагородил мир, как однорукий заведующий библиотекой перешел на еврейский вопрос, впрочем, этого не заметив. Он так прямо и спросил:

– А правду ли говорят, что Мигель де Сервантес Сааведра был евреем?

– Вот что значит заведующий библиотекой Нефтяного техникума! – воскликнул Вайнштейн. – И где же вы это вычитали?

Семен слегка напрягся. Правду говоря, о том, что Сервантес – еврей, ему между делом и невзначай поведала Анечка Фишер, но Семену тогда было совершенно не до испанской литературы. Он понятия не имел, о чем нужно говорить с новыми знакомыми, но на помощь неожиданно пришла Анечка Фишер, слова которой, обращенные к нему в рабочее время, но не касающиеся непосредственно службы, он, как ему казалось, просто пропускал мимо ушей.