Гой

Однако назначенный час неумолимо приближался, и Семен заблаговременно вышел на улицу, чтобы не опоздать на свидание, на котором в домашней обстановке по предложению Анастасии предстояло обсудить вопросы, связанные с возможностью открыть во вверенном ее попечению женском общежитии филиал библиотеки Нефтяного техникума. Вечер для обсуждения такого важного вопроса был выбран, разумеется, субботний.

Жила Анастасия Онисимовна на улице Подбельского, за Новым базаром. Это был тихий интеллигентный район дореволюционной застройки. Туда можно было доехать на трамвае, но Семен предпочел путь пешком. Надо было спуститься вниз по Дерибасовской, миновать Соборную площадь, пройти по Садовой до Нового рынка, обогнуть его – мечта, а не прогулка по еще утопающему в зелени центру Южной Пальмиры теплым вечером бабьего лета.

Через полчаса Семен стоял перед солидной дверью на втором этаже во дворе-колодце довольно ухоженного дома, хотя запах мочи в парадной, пожалуй, доминировал в букете, аромат которого способен был преодолеть насморк любой силы.

Взгляду Семена предстали три звонка, рядом с каждым из которых красовались следующие надписи: «Вайнштейн», «Рабинович», «Старожук». В таком сочетании носитель фамилии Старожук представился Семену усатым дородным черносотенцем, но это оказался тонкий, сравнительно молодой человек с задумчивым и добрым лицом. С родом деятельности пока еще незнакомого Семену Вайнштейна мысленно определиться было не так уж трудно. В этом районе города обладатель такой фамилии мог быть либо протезистом, либо администратором театрального коллектива, либо доцентом одного из вузов города. Выяснилось, что данный конкретный Вайнштейни и есть доцент, кандидат физических наук. Оба – и Старожук, и доцент – были женаты и имели по одному ребенку-дошкольнику. Жена Старожука была по национальности еврейка, а Вайнштейна гречанка – знай Южную Пальмиру.

В этих обстоятельствах Вайнштейну оставалось только гадать, вышлют его из Южной Пальмиры как члена семьи гречанки, или как еврея самого по себе. В аналогичных тревогах по части национального вопроса пребывал и Старожук, но градус его опасений был все же несколько ниже, чем у Вайнштена. В определенной неизвестности пребывала и Анастасия Онисимовна. Похоже, что вопрос, считать ли вдову еврея космополиткой, еще не был окончательно решен на самом верху. И если люди Берии по всей Германии разыскивали специалистов по физике и вооружениям для укрепления могущества социалистического отечества, то люди Суслова в тех же целях разыскивали по всему бывшему Третьему Рейху специалистов по расовому вопросу.

– Одни бы мы Германию не одолели, и вы это отлично знаете, – заявил Вождь вождей на очередном заседании Политбюро и тут же услышал в ответ дружное многоголосое:

– Нет, нет и нет! Ничего мы такого не знаем и знать не хотим!

Отец народов спокойно дождался, пока возражения смолкнут, и продолжил:

– Основными причинами нашего вопиющего отставания в развитии от гитлеровского рейха, поставившими СССР на грань выживания, явились социалистическая коррупция и догматизм с начетничеством в области расовой теории. Да, благодаря трудам товарищей Лысенко и Мичурина, у нас есть определенные достижения в области выведения высшей расы плодово-овощных и зерновых культур, но за всем этим мы как-то позабыли о человеке, и в первую очередь – о славянском, который более других нуждается в улучшении и, конечно, этого заслужил. И я буду очень удивлен и крайне разочарован, товарищи, если в ближайшее время наши ученые не найдут работы Ленина «Интернационализм как высшая стадия великорусского шовинизма» и не положат ее мне на стол.

Разумеется, ни Старожук, ни Вайнштейн, ни Анастсия Онисимовна, ни Семен ничего не знали о содержании этого разговора, но все они чувствовали, что он уже состоялся. И все народы мира, не будучи посвящены в тонкости и детали событий, чувствовали, что колесо истории завершает оборот, начатый в городе Вене, когда тридцатитрехлетний, именно тридцатитрехлетний бывший семинарист по имени Иосиф писал там труд «Марксизм и национальный вопрос», утвердивший его в руководстве большевиков и завершающийся сейчас, когда Вождь вождей собрался поставить точку в национальном вопросе, окончательно переиграв своего якобы случайного соседа по ожиданию в очереди на прием к Венскому Сефарду. Иосиф тогда свысока поглядывал на злосчастного Адольфа, справедливо полагая, что высокопоставленный российский революционер-подпольщик весит больше на весах истории, чем неприкаянный, хотя и немецкий маргинал. Но спустя четверть века этот маргинал завоевал Вену, на целых девять лет опередив его.

Что тогда творилось на душе у Иосифа?

Он сумел это никому не показать исключительно ради конечного торжества.

И поверженную уже его армией Вену он так и не посетил, будто и впрямь не простив ей обиды за то, что первой она отдалась не ему.

8.