Гой

С годами выяснилось, что как раз для евреев это неплохо.

А пока Арон Абурцумян подыскал административное здание на проспекте Сталина. Еще бы! Про этот проспект он знал, что его спроектировали еще на заре Южной Пальмиры по образу и подобию парижских Елисейских Полей, только в Южной Пальмире получилось даже лучше, потому что Поля ее Елисейские приобрели некий сельский шарм, поскольку функции главной улицы города как-то само собой присвоила себе находящаяся по соседству Дерибасовская.

И хотя прямые родственники Арона Абурцумяна прямо сейчас проживали не в Париже, а в Марселе, к Елисейским Полям он тоже испытывал чувство привязанности. Несмотря на то, что Южная Пальмира в дни его прибытия выглядела какой-то серой и прибитой, она ему все равно понравилась. Он сумел увидеть ее покрытой зеленью, услышать музыку из Городского сада, а самого себя почувствовать среди неторопливо прогуливающихся празднично настроенных пар и небольших компаний. О такой Южной Пальмире он когда-то читал у Бунина, а может быть, и слыхал от него самого. Правда, как минимум, была еще и Южная Пальмира Бабеля, о которой Арон Абурцумян, в свою очередь, возможно, слыхал от самого Бабеля, но и против такой Южной Пальмиры он, видимо, тоже ничего не имел.

Как бы то ни было, но уже в год освобождения от оккупации в Южной Пальмире на проспекте Сталина был открыт Нефтяной техникум, заместителем директора которого стал беспартийный Абурцумян. Председателем первой приемной комиссии тоже был он. На строительный и экономический факультеты были приняты серьезные мужчины и женщины, направленные на обучение исключительно по рекомендации Онисима Макарыча Досвитного. Стоит ли говорить, что все они успешно преодолели вступительные экзамены, хотя некоторые из них не умели писать, что выяснилось уже на стадии заполнения анкет. А вот на факультеты дальней транспортировки и добычи нефти и газа абитуриенты поступали без протекций и по способностям, хотя месторождений нефти и газа ни в Южной Пальмире, ни в ее окрестностях пока не нашли.

Работу в этом техникуме и предложил Аркадий своему новоиспеченному приятелю Семену Свистуну.

– Будешь у Абурцумяна библиотекой заведоведовать, – сказал он.

– До пенсии, что ли? – поинтересовался Семен.

Он еще не знал, каким ходовым, причем дефицитным товаром сделаются в недалеком будущем книги в стране победившего так называемого социализма.

Заведовать библиотекой Нефтяного техникума оказалось нетрудно, потому что на должность библиотекарши была назначена миленькая Анечка Фишер, папе, маме и даже бабушке которой помог вернуться в родной город все тот же таинственный Арон Абурцумян. Папа Анечки носил, между прочим, звание капитана первого ранга, хотя и не был флотоводцем. Зато он был лучшим в русской природе теоретиком и практиком гидростроения. Зачем понадобился Абурцумяну в Южной Пальмире гидростроитель такого уровня, мало кто считал нужным интересоваться. А вот назначением прелестной Анечки Фишер на должность библиотекарши Нефтяного техникума заинтересовались многие отцы и матери чисто славянских семей с многочисленными действительными и мнимыми заслугами перед действующей верховной властью.

В Москву пошли письма и полетели телеграммы с единственным вопросом и всего лишь одной просьбой: разобраться. А вопрос был следующий: «Почему же это славянскому человеку нигде не дают хода?».

В московских инстанциях вопрос из Южной Пальмиры понравился. Делу дали максимальный ход, и вот уже в кабинет к Сталину был вызван его первый заместитель по правительству член Политбюро Николай Вознесенский.

– Вот ты мне скажи, – не предложив ему сесть, спросил Вождь всех вождей, – кто у нас глава Русской партии?

– Какой Русской партии? – изумился Вознесенский.

– Не знаешь, значит. Работаешь заместителем Председателя Совета министров нашей великой родины, а про Русскую партию не слышал.

– А-а-а, – сделал вид, что счастливо догадался, о чем идет речь, Вознесенский, – вы, наверное, о русской партии в нашем ленинско-сталинском Политбюро? Ну, какая же это партия? Это метафора.

– А кто же председатель этой метафоры? – поинтересовался Сталин.

Вознесенский не ответил.

– Ты что, подпольщик, товарищ Вознесенский, почему молчишь? – пошутил Сталин. – Может быть, Трумэну сказать хочешь? Или уже сказал? И что же ты ему сказал, что вождь Русской партии в стране Советов почему-то не товарищ Сталин? А почему? Может быть, товарищ Сталин для вас недостаточно русский? Кто еще в нашем сплоченном коллективе Политбюро с вашей точки зрения недостаточно русский? Уж не фашист ли вы, товарищ Вознесенский? Присаживайтесь, пожалуйста.

Вознесенский присел, а Сталин нажал кнопку вызова на столе. Вонесенский понял, что сейчас в комнату зайдут двое или трое чекистов размерами с чернокожих чемпионов по боксу в наитяжелейших весах, но в комнату вошли товарищи Берия и Маленков.

– Садитесь, коллеги, – предложил Вождь вождей. – А знаете ли вы, кто перед вами? А перед вами один из вождей Русской партии, есть у нас, оказывается, и такая.