Гой

Они не знали чего ждать от этого места, зато для этого места никакие земляне давно уже не представляли из себя загадки. Одна только стена крепости, построенная крестоносцами, и ров перед ней сразу же опрокинули приятелей в иную реальность, в которой своим был Ричард Львиное Сердце, высадившийся в этой гавани с компаньонами, чтобы отвоевать у мусульман Иерусалим. Что искали здесь такого крестоносцы, ради чего надо было оставить Европу, в которой они были отнюдь не последними людьми? Материальным ресурсами тут, похоже, и не пахло. За пару лет, проведенных в Израиле, Осик и Евгений что-то в их мотивации уже понимали. Вот только объяснить это можно было лищь на языке метафизики, а не тех или иных форм реализма. А на языке метафизики лучше с приятелями не объясняться, и даже не потому, что не поймут. Наоборот, еще хуже будет, если таки поймут.

Кесария не раз видела царя Иудеи Ирода, прокуратора Иудеи Понтия Пилата, апостолов Петра и Павла, великих христианских богословов, того же короля Ричарда Львиное Сердце. И вот сейчас она впервые, причем ничуть не стесняясь своих развалин, которые начали откапывать из-под песка евреи, едва они вновь стали хозяевами своей земли, принимала Осика и Евгения.

Евгений достал блокнот, и Осик тут же подсказал ему тему:

– Арабам, туркам, англичанам было недосуг заниматься тут раскопками, а евреям, видишь, даже войны на выживание не в силах помешать. А почему, как ты думаешь?

– Что же тут думать, если этот вопрос задаешь ты? Ну, конечно, потому что евреи тут у себя дома и наводят в своем доме порядок. Осик, ты становишься предсказуем, а для поэта это смерти подобно.

– Нет, – сказал Осик, – не поэтому, а потому что сказано у пророков, что вернутся евреи на свою землю, и она расцветет, как невеста при появлении жениха.

– Еще и мракобесие, – оценил его слова Евгений, – но для поэзии это уже гораздо лучше.

Они шли вдоль берега мимо руин, еще не зная, что проходят рядом с дворцом царя Ирода, резиденцией Понтия Пилата, тюрьмы, в которую упекли задержанного для разбирательства апостола Павла, дома, в котором находил тайный приют апостол Петр. Точкой завершения маршрута виделся обозначившийся впереди амфитеатр. Они вошли в него. На трибунах сидели новобранцы израильской армии, уже в форме, но еще без оружия. Молодая командирша читала им лекцию об истории Кесарии вообще и судьбе рабби Акивы в частности.

– Красиво они воспитывают солдат, – сказал Осик.

– Красиво, – согласился Евгений, – только, по-моему, не солдат, а гуманистов.

– И в этом амфитеатре, в котором мы сейчас находимся, римляне крюками содрали кожу с рабби Акивы за то, что он провозгласил Бар Кохбу Мессией. Какие будут вопросы? – закончила лекцию командирша.

– Представляю, как он разозлил римлян, – задумчиво произнес Евгений.

– Еще бы! – подхватил Осик. – Они, можно сказать, только недавно Иисуса с перепугу распяли, хотя он в их глазах был всего лишь самозванцем, а тут сам рабби Акива провозгласил Бар Кохбу Христом, как греки называют Мессию.

– Поди объясни все это русскому человеку, – вздохнул Евгений.

– Вообще никакому, кроме еврейского, не объяснишь.

Новобранцы поднялись и во главе с командиршей последовали на выход.

– Посмотри на них! – кивнув в сторону новобранцев, продолжил Евгений, – Им это в детском саду начинают объяснять, потом продолжают в школе и, как мы только что видели, службу в армии они тоже начинают с этих объяснений.

– Евреи живут в этой истории, – сказал Осик, – а христиане ее исповедуют. И это две большие разницы.

– Опять типичная сионистская пропаганда местечково-южно-пальмирского разлива, – Евгений изобразил недоумение. – У вас там что, на каждом углу агент Сохнута стоял?

Образ рабби Акивы оттеснил в их сознании другие великие тени. Кроме одной.

– Интересно сравнить, как оба принимали муки, – пропустив мимо ушей замечание об агентах Сохнута на каждом углу Южной Пальмиры, продолжил разговор Осик. – Иисус на кресте был серьезен до предела, а рабби Акива смеялся, когда с него сдирали кожу, чем вызвал заданный ему вопрос, а не бесчувственный ли он чурбан.

– И он дал ответ, о котором молчит христианский мир. А теперь подумай, Осик, почему о двух из четырех евреев, чьи жизни почти в одно время пересеклись с Кесарией, о царе Ироде и апостолах Петре и Павле знает весь мир, а о рабби Акиве знают практически только евреи, хотя рабби Акива ни в чем не уступает апостолу Павлу ни как проповедник, ни как богослов, ни как философ, а между нами говоря, еще и превосходит его, хотя ты от меня этого, конечно, не слышал?

Если Евгений полагал, что его вопрос поставит в Осика в тупик, то он ошибся.

– Все дело в антихристе, – как ни в чем не бывало, ответил Осик.

– В ком, в ком?

– В антихристе, ведь это так просто. Потом как-нибудь объясню. Пойдем отсюда?

Они уже было выехали их Хоф-Акивы, когда глядевший по сторонам Евгений воскликнул. – А ну постой! Это что еще за распродажа?