Гой

И вот однажды, видя усилия Осика на поприще воспитательной работы во время своих уроков рисования в его классе, репатриантка из Англии и рассказала ему историю английского пациента из спецучреждения в Лондоне, в котором она вела кружок живописи и ваяния. А дело было так: пока сбежавшего буйного хватились и с ужасом бросились на его розыски, он успел зайти в парк, где не преминул в условиях отсутствия педагогического коллектива и надсмотрщиков попытаться овладеть первой же приглянувшейся ему дамой, спутника которой мгновенно вырубил одним поставленным за многие годы ежедневных тренировок на всех и каждом ударом. Конечно, боксерские перчатки мешали ему полностью насладиться попыткой овладеть предметом вспыхнувшей страсти, но участь предмета от этого не становилась многим легче. К счастью, полицию вызвали тут же, она явилась без промедления, даму спасли, а пациента увезли в неизвестном направлении для разбирательства. Что с ним происходит, пациент, не обладающий человеческой речью, понятия, разумеется, не имел. Да и вообще это был его первый в жизни опыт социальной адаптации в условиях свободы выбора.

В полиции он пробыл не долго. В течение часа опекуны с помощью городских служб Лондона его разыскали, забрали из отделения и водворили в специнтернат.

– Как он провел время в полиции, мы так и не узнали, но с тех пор он кардинально изменился, – закончила этот фрагмент бесконечной общечеловеческой педагогической поэмы английская учительница рисования, молодая женщина, выучившая иврит еще на своей географической английской родине. – Ни разу и уже никогда он ни на кого даже не замахнулся, через неделю мы сняли с него боксерские перчатки и танкистский шлем. Жизнь расцвела всеми своими добрыми красками и для него, и для нас. У обслуживающего персонала появилась возможность хорошо его купать, не опасаясь, что он разнесет душевую, и кормить, зная, что он не станет швыряться тарелками. Некоторые даже начали его любить.

– Я тоже считаю, – ответил на это Осик, что мирный процесс, затеянный Рабином, это прекраснодушие, которое спровоцирует только большее насилие со стороны террористов. И у меня есть представление о том, какая политика нужна для того, чтобы Газа, отказавшись от насилия, стала мирной и процветающей ко всеобщему удовольствию.

Услышав такое, еврейская дщерь Альбиона, казалось, позабыла иврит. Придя в себя, она разразилась гневной тирадой на своем родном языке, из которой Осик понял только одно слово «политкорэкт». Но жаловаться на Осика, начальствующим над ней, она все же не стала. И даже посоветовала ему спустя пару дней, когда нашла в себе силы вновь заговорить с ним:

– Ты бы поменьше выступал, по крайней мере пока тебе не дали постоянства в министерстве образования. У нас же все министерство левое, и это, конечно, хорошо. Я тебя не понимаю, вроде бы культурный и вменяемый человек, а повторяешь бредни правых.

Было начало ноября, любимое Осиком время года в Израиле. Закончилась бесконечная изнуряющая жара, и началось то время года, которое в Европе называют летом. На смену знойному дню приходил прохладный, а иногда мог даже и дождь зарядить. Осик отоспался после уроков, хотел было уже телевизор включить, но вдруг разболелась голова. Вот уж чего с ним никогда в его едва за сорок не приключалось. Боль усиливалась. Никаких таблеток дома пока еще не водилось. В некотором удивлении, решая на какую из кроватей прилечь, он устроился на диванчике в кабинете, внимательно прислушиваясь к боли. В своей благоприобретенной в поселке Хоф-Акива, расположившемся рядом с национальным партком Кесария, четырехкомнатной квартире он уже два года жил один. Раздался телефонный звонок.

– Русское телевиденье, наверное, смотришь и, конечно, еще ничего не знаешь? – уверенно спросил Евгений Ленский.

– Вообще телевизор не смотрю, – морщась от непривычной боли, отвечал Осик.

Он уже приготовился услышать, что где-то в Израиле произошел крупный теракт. При правлении Рабина их устраивали чуть не каждую неделю, взрывая пассажирские автобусы, кафе, дискотеки, стараясь, чтобы жертв было как можно больше. Цель при этом достигалась двоякая: человеколюбивые Европа и Россия тут же начинали причитать, вот, мол, до чего Израиль арабов довел, а Рабин готов был идти на все большие уступки, называя погибших в терактах израильтян «жертвами мира». Осик уже начинал чуть ли не ненавидеть его за это.

– Включай израильскую программу, – сказал Евгений. – Рабина убили.

Осик мгновенно забыл про головную боль. Чему он сразу удивился, так это тому, что мысли не возникло, что Рабина убил араб. Убил еврей, в этом почему-то сомнений не возникало.

«Ну сейчас левые под это дело установят диктатуру, – подумал он. – Для начала арестуют Нетаниягу и объявят его подстрекателем».

Через полгода Нетаниягу победил на досрочных парламентских выборах и стал премьером, а Осик успешно закончил свой первый учебный год, получив сообщение из министерства, что его оставляют работать в школе. Еще два таких учебных года, и он получит постоянство в министерстве образования.