Гой

В свой выходной день, а он у него был в йом ришон или, по-русски сказать – в воскресенье, – учитель государственной израильской школы для альтернативно одаренных детей Осик Фишер в шесть утра выехал из своего дома в Хоф-Акиве в район Большого Тель-Авива, на его крайний юг. Ехать предстояло не менее часа по почти пустой трассе. Задержись Осик с выездом на полчаса, и поездка превратилась бы в сущий ад длиной не менее чем часа на три. Воскресенье – в еврейском, он же исконно библейский, мире – это начало рабочей недели. В еврейском мире вообще нет дня, который бы назывался воскресным. Никакой поэтики в наименовании дней, но чисто бухгалтерский учет, как в Библии у Господа Бога: день первый, день второй, день третий – и так далее. Если бы Господь изволил сотворить мир не за шесть, а за, допустим, сто двадцать шесть дней, то у евреев был бы в неделе день сто двадцать шестой, в чем можно даже не сомневаться.

Однажды поселившись в Израиле, Осик не сразу осознал, а тем более привык к тому, что живет в стране, в которой нет такого дня недели, как воскресенье. Но дня с таким названием не было в этой же стране и у самого Иисуса из Назарета. И если бы, допустим, Иисус утром в йом ришон выехал из Назарета в Иерусалим на полчаса позже, чем обычно, то он несомненно попал бы в пробку. Разве что чудо или война. Кстати, и с тем и с другим Осик в Израиле уже сталкивался, причем неоднократно. А сейчас он ехал за Юлей в дальний пригород на юге Тель-Авива. С ней он познакомился два года назад в эфиопском ресторане «Пушкин», где вечерами по йом хамиши (пятый день Творения, когда были созданы рыбы и птицы, о чем большинство израильтян вынуждены в этот день автоматически вплоть до конца жизни вспоминать) собирались русскоязычные литераторы, чья память отнюдь не была отягощена такими библейскими подробностями.

В день их знакомства Осику было за пятьдесят, а Юле за тридцать. Именно в таком возрастном диапазоне и пребывали постоянные посетители еженедельных русскоязычных литературных тусовок в «Пушкине». Тем, кто помоложе, и тем, кто постарше, это было кому заведомо, а кому уже совершенно не интересно. А вот по утрам в йом ришон – в первый день Творения – Осик и Юля регулярно встречались друг с другом, потому что у Осика был выходной, а Юля вообще не работала. Дни эти проходили всегда по одной схеме: утром они встречались на дальней южной окраине Тель-Авива, где жила Юля, ехали на целый день в запланированное путешествие по стране, вечером приезжали в Хоф-Акиву в дом к Осику, который в силу очередных драматических семейных и социально-политических обстоятельств отнюдь не впервые в своей карьере жил один, и уже глубокой ночью кавалер отвозил даму домой, где ей, возможно, предстояли, а возможно, и нет, объяснения с супругом. Юля об этом никогда даже не заикнулась. И, наконец, под утро Осик возвращался к себе, выпивал чашечку кофе, принимал душ и отправлялся давать первый урок своим альтернативно одаренным ученикам.

В возрасте едва за пятьдесят все еще относительно спортивному мужчине такое можно было выдержать, хотя, как выяснилось чуть позже, что все-таки нет, нельзя. Но близкое общение с Юлей стоило и того, и, может быть, большего, о чем в посюстороннем мире достоверно судить вряд ли возможно. Сегодня они запланировали подняться на гору Тавор. За пятнадцать лет жизни в Израиле Осик ни разу не восходил на эту гору, хотя многажды в своих поездках на север страны проезжал мимо нее и, конечно, знал, мимо чего именно проезжает. И всегда более всего поражала относительная безлюдность этого места, хотя отдельно стоящее посреди сплошной равнины, будто искусственно созданное впечатляющее возвышение, раз в пять превосходящее объемом и ростом пирамиду Хеопса, само по себе выглядело чудом природы. Но мало ли у природы чудес. Нет, безлюдье удивляло своим полным несоответствием духовному значению, которое это место занимало в истории человечества. Где толпы просвещенных и просто любопытствующих туристов? Где километровые очереди паломников, медленно и терпеливо продвигающихся в ожидании своего часа приобщиться к святыне? Ничего подобного! Восходи не хочу, что Осик и делал многие годы, пускай не равнодушно, но все же проезжая мимо этой горы, спеша по другим делам.

Гору, конечно, увидели издалека, и Осик принялся рассказывать о событии, происшедшем на ней, что было совершенно напрасно. Никаких лекций Юля не воспринимала вообще, черпая информацию из каких-то ведомых ей одной источников. Может быть, она обладала способностью воспринимать вещи в себе, как это называл Эммануил Кант? В этом смысле и Осик, насколько он, конечно, был вещью, не представлял для Юли загадки. Однажды, в минуту близости, решив почему-то объяснить ему причину его привязанности к ней, она сказала: «Тебя на польскую кровь потянуло». От неожиданности Осик прервал ласки и пробурчал:

– Мало, что ли, польской крови? Или она вся в тебе?