Гой

– То есть произойдет антикоммунистический переворот, а коммунистов вешать не будут, потому что сами же коммунисты его и возглавят? И какой же государственный строй они установят?

– У автора романа выходит, что ничего, кроме феодализма, у них не получится.

– И чем же это не устраивает Юрия Владимировича? – вслух озадачился ключевым вопросом политической повестки дня Жора.

– Этого я не знаю, но предполагаю, что Юрия Владимировича вообще ничто, кроме окончательного решения еврейского вопроса, уже не интересует, он ведь человек и впрямь высокоидейный, – ответил Осик и поторопился добавить. – Но это уже моя отсебятина, непосредственно из текста романа ничего такого не следует.

– Ценю твою научную щепетильность, – признался Жора. – Не зря, выходит, ты диссертацию забросил. В общем, спасибо, Осик. Вот тебе за труды книга Блаженного Августина «Град Божий» старинного издания.

– Спасибо и тебе, Жора, – принимая драгоценный дар, с чувством произнес Осик, – но должен сказать, что Пелагий мне гораздо симпатичнее Блаженного Августина, и как личность, и как философ.

– Еще бы! – ничуть не удивился Жора-чекист. – Еретики всегда по-человечески симпатичнее признанных авторитетов, а их доктрины ближе к истине и гораздо гуманнее, в чем нет ничего удивительного, потому что шансов пробиться в авторитеты у доброго, совестливого человека, да еще интеллектуально честного, практически нет, хотя, как говорят древние, они же модерновые и постмодернистские евреи, «Элохим велик». Мы это еще на подготовительном отделении Высшей школы Охранки проходили. Вас в университете разве этому не учили?

Жора без всякого напряга рассмеялся и на прощанье сказал:

– А помнишь, как ты с моей передачи в касание таксистам положил, и их центральный защ заорал на вратаря: «Ты же мне говорил, что он играть не умеет!». Но, Осик, почему у самых разных людей стабильно складывается впечатление, что ты играть не умеешь? Кстати, вот тебе очередной ответ из редакции, пишут, что в твоих стихах мелькают мысли, а должно быть чувство. Ну, Осик, ты ведь живешь в стране победившего антиителликтуализма!

С этого момента и вплоть до взрыва загадочной природы на Чернобыльской АЭС нога человека, если не считать самого Осика, не переступала порога его каморки. Что до этого взрыва, то этот катаклизм до такой степени поразил воображение Осика, что он, не выдержав, и нарушив данное некогда обещание, поехал на еврейское кладбище поделиться из ряда вон выходящей новостью с покойной Кристиной. Дело в том, что после ее смерти он каждую неделю приезжал к ней поделиться информацией о происходящем. Он рассказывал о том, что в Афганистане мы увязли, и власть понятия не имеет, что с этим делать, потому что даже ей стало ясно, что победить там нельзя, но и вывести войска невозможно, что политически, конечно, грамотно – уж он-то, как историк, знает, что если империя хоть откуда-то уходит, то можно считать, что она уходит отовсюду. Он поведал о том, что умер Брежнев, и к власти пришел Андропов, стало быть, политика закручивания гаек неминуема. О сбитом умышленно пассажирском южно-корейском самолете ему стыдно было рассказывать, но он пересилил себя, ведь нехорошо было кривить перед Кристиной душой, что-то скрывая.

Однажды во время такого визита перед его глазами вырос могучий бородатый человек, напоминавший хазарского богатыря в отставке. Осику доводилось видеть таких на старинных иллюстрациях.

– Молодой человек, – без всяких предисловий обратился к нему незнакомец, – я вижу, что вы добрый гой. Послушайте меня, ей, – он кивнул на памятник Кристине, – это не нужно. Вы только расстраиваете ее.

Удивительно, но Осик и сам это чувствовал, только не мог признаться в этом себе.

– Уж поверьте старому катакомбному иудею.

– Так вы и есть пещерный еврей? – спросил Осик.

– Не пещерный, а катакомбный, – поправил незнакомец, похожий уже не на хазарского богатыря, но больше на ашкеназийского аптекаря, такого, каких Осик видел не только на картинках, но еще успел застать в жизни.

Он, конечно, что-то слышал о древнем подземном пути из хазар в сабры и даже любил поболтать об этом вечерами у костра, когда проходил практику на раскопках, но мало ли во что начинаешь верить вечерами у костра на раскопках.

– Вы считаете, что я не должен сюда ходить? – спросил Осик и не побоялся уточнить. – Это потому что я гой?

– А ты ехидный, – улыбнулся катакомбный еврей. – Ведь я наверняка не первый, от кого ты это услышал?

– Вы же только что говорили, что добрый, – напомнил Осик, чем нисколько не смутил собеседника, который уточнил:

– Ты добрый гой и ехидный человек, чувствуешь разницу? И я не говорил, что ты не должен сюда ходить. Я сказал, что ей это не нужно, потому что твои визиты только расстраивают ее. Чем она может тебе помочь?

– Это я ей хочу помочь.

– И ты ей ничем не можешь помочь, приходя сюда каждую неделю. Раз в год приходи…

Катакомбный иудей смолк, как бы пребывая в некотором сомнении, стоит ли продолжать разговор. Наконец, принял решение и произнес на прощанье:

– Впрочем, она еще сможет тебе помочь.

3.