Гнев

Папа Лиды, очевидно, долгие годы вживался в роль патриарха-пролетария. Он охотно демонстрировал мужланские замашки: набивал рот, чавкал, искусно гоготал и не менее искусно имитировал крепкое рукопожатие, в глобальных масштабах рассуждал о политике и истории. Обладая специфическими представлениями о возвышенном и низменном, он утверждал, что никогда не сядет за стол с пидарасами и не проголосует за дерьмократов, будь они прокляты — и пидарасы, и дерьмократы. Папу Лиды звали Анатолием Борисовичем, и он требовал обращаться к нему по имени.

— Какой я тебе Анатолий Борисович? Я ж не профессор. Зови Анатолием — по-простому, по-нашему.

К такой же извращенной простоте стремилась и Антонина Васильевна, мать Лиды, под завязку набитая девизами, прозрачными и двусмысленными одновременно. «Мужчина имеет то, что он заслуживает», «Нужда припрет — и пиджак продашь», «Без муки хлеба не спечешь», — из этих изречений впору было составлять энциклопедию народной мудрости. В отличие от отца Лиды, ее мать брезговала юмором и на шутку в лучшем случае реагировала надменной улыбкой, означавшей, что смеяться грешно. Эта женщина во всем словно преследовала собственную неизъяснимую цель.

С детства родители Лиды налагали на ее жизнь массу ограничений, включая совершенно нелепые запреты ездить на такси или стричь волосы без разрешения. Самое глупое, что указания не подкреплялись ни единым доводом. Так надо, просто так надо, и все.

Глеб подозревал, что Анатолий Борисович и Антонина Васильевна устроены гораздо сложнее, чем кажутся, однако их статус не позволял им отклоняться от ролей. Изображая радетельное старшее поколение, они вряд ли испытывали удовольствие от надзора за дочерью, который учиняли ради некоего общего блага.

Плановый визит так называемых близких сразу не задался.

Не успев шагнуть за порог, папаша Лиды сказал Глебу:

— Чего это ты в черной рубашке? Не поминки вроде справляем!

Мамаша критически хмыкнула и высокомерно потянулась к верхней пуговице пальто.

— Да ладно, не обижайся, шучу я! Не дресс-код у нас. Как жизнь вообще? В процессе?

— В процессе.

Антонина Васильевна троекратно облобызала Лиду, а Анатолий Борисович потрепал по плечу и обозвал любимой дочуркой. Не настроенный долго миловаться, он вразвалку побрел в туалет.

Мамаша, точно чем-то подгоняемая, прямо в прихожей извлекла из большого пакета скатанный в трубочку халат.

— Доченька, обязательно сейчас померяй. Если не придется впору, я обратно сдам.

Синий в белый горошек халат перекочевал в руки доченьки-дочурки. Тут же за спиной Глеба будто обрушился град — то хлынула вода из сливного бачка.

За халатом последовал подарочный утюг.

— Со скидкой в «Ленте» взяла, — прокомментировала Антонина Васильевна. — Тут куча функций, разберетесь. Вещь в хозяйстве нужная.

Одарила так одарила.

Смущенно поблагодарив маму, Лида с халатом и утюгом застыла посреди прихожей.

— Чего стоишь? Халатик померяй.

Сливной бачок вновь с ревом опорожнился. Что там можно столько сливать?

Когда Анатолий Борисович с довольным видом освободил санузел, туда прошествовала Антонина Васильевна. Веретинский пригласил тестя в зал. Вскоре перед ними возникла Лида в подаренном халате. Глеб, ожидавший худшего, поразился. Халат больше напоминал платье, и Лида в нем выглядела как хорошая девочка-отличница. Белые оборки на карманах и воротнике придавали образу соблазнительности.

Удивительно, как до такого образа не додумались в сетевых группах с контентом для разрядки.

— Я хозяюшка! — произнесла Лида.

— Накрывай на стол, хозяюшка! — сказал Глеб.

Чтобы не остаться наедине с родителями Лиды, он вместе с ней двинулся на кухню под благовидным предлогом — помочь перетаскать в зал салаты и фрукты.

От вина папаша отказался.

— Вино для дам, а мы с тобой водочки тяпнем, правильно?

И подмигнул так, чтоб все заметили.

— Водки нет, — сказал Глеб. — Есть коньяк.

— Какой?

— Дагестанский.

— Неси тогда коньячок! Эх, как без водочки-то?

Идея не покупать водку к застолью принадлежала Антонине Васильевне. Это, пожалуй, был первый на памяти Глеба случай, когда он поддержал мамашу Лиды. Комизм ситуации заключался в том, что жена и теща завлекли его в заговор против тестя.

Не подозревавший об интригах за спиной Анатолий Борисович посетовал на отсутствие маринованных огурчиков и помидорчиков.

— Что ж ты не сообразила, Лидочка!

— Толя, перед тобой три салата, — шикнула Антонина Васильевна.

— По-моему, все восхитительно вкусно, — заступился за супругу Веретинский. — Вы не представляете, как она старалась.

— Да я разве спорю! — воскликнул Анатолий Борисович. — Я, как человек простой, привык к простой пище. Расстраиваюсь, когда ее нет.

— Папа, здесь «Пятерочка» рядом, — сказала Лида. — Хочешь, я быстро сбегаю за помидорчиками?

— Сиди уже.

Глеб переживал за Лиду. Вынь да положь ему простоту. Может, ему еще Высоцкого включить или Боярского?

Распоследний бюргер стыдил Моцарта, не имевшего в репертуаре ни одной мещанской песенки, а Моцарт, вместо того чтобы выставить невежу на посмешище, виновато уткнул взор в скатерть.