Гнев

— Простите, Глеб Викторович, перебрала я с эмоциями.

— Ничего.

— Меня ведь всерьез беспокоит, какими они вырастут. Я иногда по пятнадцать часов работаю. А они пять часов не могут прожить без того, чтобы не пожаловаться на то, как им все осточертело.

7

Л ида родилась в один день с Георгием Ивановым и не читала из него ни строчки.

По мере приближения праздника беспокойство ее нарастало. В ней поселилась убежденность, будто длинные волосы портят ее облик. Яростно отстояв это мнение в долгом споре, Лида пошла в парикмахерскую, где ее волосы укоротили на два сантиметра. Вечером она отворачивалась от зеркал и рыдала, проклиная себя, свое решение, свою невезучесть и мужа.

— Даже незаметно, — утешал ее Глеб.

— Уродина! — не утешалась Лида. — Меня мама убьет!

— Она и не поймет. Если только не принесет рулетку и не измерит.

— Иди ты знаешь куда со своими тупыми шутками!

— Тогда сама пошути, чтобы смешно было.

Затем на Лиду снизошло озарение и она с невысохшими слезами стала утверждать, что ей непременно надо покраситься в рыжий. Глеб с грустью наблюдал, как снова вспыхивает в жене страсть к бесплодному копошению, и представлял, каково это: улыбаться сквозь пелену слез. Наверное, примерно так же, как и глядеть на солнце через мокрое стеклышко.

Вдобавок у нее начались месячные.

Вопреки всему, Лида умудрялась оставаться по-своему деловитой. Она все так же мыла посуду сразу после еды и поправляла Глебу воротник, все так же ласково называла себя хозяюшкой и безупречно ровными четырехугольниками вырезала купоны из каталогов. В такие мгновения Веретинского охватывала нежность к Лиде и ему мнилось, что она, в силу скромности сама того не понимая, вовлечена во что-то наподобие священной жреческой миссии по поддержанию хрупкого равновесия в мире. Мнилось, что настоящая Лида не та, что впадает в истерику, а та, что беззаветно предана трогательным житейским мелочам.

Она по-прежнему подмечала детали, которые выпадали из поля зрения Глеба. Так, от Лиды он с изумлением узнал, что молодая чета со второго этажа разбежалась, а сосед по восьмому взял подержанный «Рено». Из какого источника она получала все эти новости, если ни с кем из их высотки не общалась? Этот вопрос занимал Веретинского с того дня, как Лида к нему переехала. За два года холостяцкой жизни в квартире, доставшейся по наследству от тети Жени, Глеб запомнил всего-то пару физиономий, с обладателями которых он обменивался отчужденным «Здрасте». Лида же за два месяца разведала, кто возит морковь и лук с дачи, кто носит мятую одежду, кто страдает астмой, кто мешает коктейли в баре, а кто пьет боярышник. Бесполезных сведений в ее голове хватило бы на целый музей быта.

Весь октябрь Веретинский по сложившейся традиции размышлял над подарком. До чего же тяжело его подобрать, особенно если книга или выпивка из виртуального списка исключаются!

Такие размышления, как правило, вели к отнюдь не праздным вопросам, требовавшим изворотливых ответов. Как угадать желание другого, если другой и сам понятия не имеет, чего желает? Как доказать свои чувства, если натянутые доказательства лишь вредят им? Как быть собой, если боишься быть собой с человеком, который делит с тобой постель?

В конце концов Глеб остановился на музыкальной шкатулке в виде карусели. Синие лошадки со светодиодной подсветкой кружили почти с аристократической неспешностью. Мелодия напоминала нечто среднее между «Джингл Белз» и безликим сигналом допотопного мобильника. Когда Лида взвизгнула от восторга, Глеб подумал, что напрасно тревожился. Он ведь в курсе, что Лиду, как и всякую практичную личность, умиляют безделушки, которые можно поставить на полку, с тем чтобы в будущем ассоциировать их с любовью и заботой.

К торжеству Лида приготовила суп с белыми грибами и макароны по-флотски с соусом терияки. Ни один из десятков рецептов соуса ее не удовлетворил, поэтому Лида на свой страх и риск ударилась в эксперимент. Чтобы не переборщить с ингредиентами, она отмеряла специи исключительно на кончике ножа, а для сухого вина использовала пипетку с дозатором. Глеб, пивший утренний чай, залюбовался тем, как Лида напевала под нос, помешивая шипящую черную жижу на сковороде.

Сущее колдовство.

— Ты мой Моцарт! — проговорил он, попробовав терияки.

— Почему Моцарт?

— Сверхталантливо. Классно, что не делала по рецепту.

— Правда?

— Еще бы.

Глеб повторно протянул ложку к изумительному пряному зелью, но Лида схватила его запястье.

— Нельзя! Так ничего не останется.

— Ну и пусть!

Глеб прижал Лиду к себе.

— Ай, Глеб, ну ты чего. Всю помаду сотрешь. Отпусти. Ну вот, опять краситься надо.

Веретинский с грустью подумал, что через какие-нибудь два часа эта легкость исчезнет. Придут мамаша и папаша Лиды, чтобы под предлогом теплого семейного праздника отточить инспекторские навыки.

Да что там через два часа — уже исчезла.