Гнев

— Жизнь шире любых схем и идей, — манифестировала она. — Счастье в мелочах. Чашка кофе, бокал вина, новая рубашка, свежий ветер в лицо, огненные переливы заката — все это ценнее теорий. Это настоящее, живое, это впечатления, что питают тебя. Творчество рождается из них, а не из политической навозной кучи, не из философских трактатов. Как я люблю повторять, жизнь шире метафизики.

— Итак, современный художник должен быть честным, оптимистичным и свободным от политики, — подытожил модератор Матвей.

Завязался диалог с аудиторией. Кто-то задал вопрос, какие темы в искусстве сегодня наиболее актуальны. Кто-то заинтересовался, проходят ли инсталляции и перформансы по ведомству искусства. Кто-то взволнованно помянул о вдохновении и музе. Кто-то проницательно заметил, что до сих пор не решено, имеет ли смысл судить русское искусство по меркам европейского.

Глеб, мечтавший тонко уколоть Лану, не нашел способа сделать это так, чтобы не навлечь на себя обвинения в зависти.

Последним поднял руку тот самый молодой человек с первого ряда, что перед диспутом заворожил прибауткой хнычущего ребенка.

— У меня вопрос для Ланы Ланкастер, — произнес он. — Скажите, пожалуйста, полагаете ли вы, что любой замах на актуальность в современном искусстве заранее обречен? Меня тревожит этот момент, поскольку, согласно вашей системе координат, едва ли не каждый автор, который претендует на большее, чем горстку поклонников, предает свою независимость. Я, например, давно обеспокоен судьбой редких видов и стараюсь по мере возможности проблематизировать эту тему в своих работах.

Веретинский чуть не онемел от восторга. Вот он какой, Артур Локманов, заклинатель детей! Едва ли старше самого Глеба. Сухопарый, с аккуратными чертами лица, без притязаний на изысканные манеры и на декадентский шарм. На фоне остальной публики он прямо-таки выделялся неброским синим джемпером с высоким воротом и простецкими черными джинсами.

— Это ваше дело, — прокомментировала Лана.

— И все-таки вы не ответили, любой ли запрос на актуальность несет на себе порчу.

— Я имела в виду не картины про животных, а политические амбиции. Либо трибуна, либо кисть. Либо ни того, ни другого.

В голосе дивы наметилось похолодание.

— Границы политического настолько размыты, что не хватит и целого симпозиума, чтобы их прояснить, — настоял Артур. — Если я правильно помню, то вы заявили, что художника не красит никакая идейность.

Лицо Ланы приняло выражение ребенка, закормленного комкастой манной кашей.

— Чего вы добиваетесь? — сказала она.

— Это сложный вопрос, так как намерение субъекта не совпадает с его желанием. Я лишь хотел вас предостеречь от грубого противопоставления теории и практики. Когда вы утверждаете, что жизнь шире метафизики, вы и сами пользуетесь метафизическим аппаратом. Говоря о жизни, вы, сознательно или нет, отсылаете нас к понятию гегелевского всеобщего, вместе с тем кардинально Гегеля упрощая. Иными словами, отвергая теорию, вы сами исходите из теории. Порицая идейность, вы насаждаете идею — идею автономности художника.

Матвей, сообразив, что дискуссия приобретает небезопасный поворот, спешно поблагодарил Артура за мнение и подвел черту.

Едва модератор объявил отбой, Глеб подскочил к Локманову.

— Отличный пассаж! — сказал Веретинский. — Провокативный, тонкий и, главное, уместный!

— По правде, я не планировал никого провоцировать. Взял слово, потому что мне показались подозрительными нападки Ланы Ланкастер на наивность.

— Если бы только это вызывало подозрения… Кстати, месяц назад я купил вашу картину. Там, где супруги на кухне, — сказал Глеб и тут же мысленно проклял себя за нелепое «кстати».

— Саша мне рассказывала. Рад, что эта вещь пришлась вам по вкусу.

— Великолепное творение. Повесил в кабинете.

— Боюсь, что прозвучит нескромно, но я воспринимал это как своего рода тренировку.

— Чтобы не ржавела кисть?

Артур улыбнулся.

— А вам понравилась эта метафора! — сказал он. — Я нарисовал семейную пару после цикла о животных. Чтобы не застрять в одной технике. Впрочем, вам неинтересно, наверное.

— Что вы, меня по роду деятельности увлекает творческая кухня, — заверил Глеб.

Он снова чувствовал, что городит чушь. То, что чушь соответствовала истине, не утешало.

К ним приблизилась Саша.

— Глеб Викторович, рада вас видеть! — сказала она. — Славно выступили. Самая яркая речь.

— Неделю готовился, — заверил Веретинский.

— Не зря я вас «Смене» посоветовала.

— Так это по твоей наводке меня пригласили?

Саша хитро улыбнулась.

— С удивлением узнала, что сто лет назад существовал комитет по самоубийствам, — сказала она.

— Представь, это я в одной книжке прочел.

Глеб понятия не имел, что делать дальше. Предложить Артуру и Саше распить по пиву? Попросить автограф у художника? Или осведомиться о творческих планах?

Так и не решив, Веретинский вручил Локманову свою визитку и напутственно пожелал вдохновения и терпения на тернистом пути.

6