Глубокие раны

«Никуда она от меня не уйдет, — думал он, забавляясь этой игрой в любовь. — Вся прелесть в том, чтобы заставить девушку отдаться добровольно…»

Словно подслушав его мысли, Надя подняла голову, взглянула на него. Штольц прикрыл глаза ресницами.

— Надя, выпьем с тобой вдвоем? Только ты и я. За нашу любовь… за нас двоих…

Он наполнил рюмки. Надя поблагодарила его взглядом, подняла свою рюмку. На свету вино заискрилось, как рубин.

— Красиво как… Словно кровь монаха.

— Слушай, Надя, ты прелесть!

— Не надо комплиментов, Генрих. Пьем. За нашу любовь, а чтобы она была еще прекраснее, и за нашу победу! Пьем до дна за этот глупый земной шар, который вам так дорог!

— Ты просто умница, Надежда. Тобой до́лжно гордиться.

Чокнувшись, они выпили.

К майору подошел денщик и, откозыряв, доложил:

— Вас к телефону!

— Хорошо, иди, я сейчас.

Извинившись перед гостями, Штольц вышел в соседнюю комнату. Надя вздохнула, внимательно обвела взглядом сидящих за столом. Офицеры толковали между собой, отхлебывая время от времени из рюмок; Пауль Шмидт шептал что-то на ухо Нине Амелиной. Та, прикрыв рот платочком, беззвучно смеялась. Капитан Краузе, отчаянно жестикулируя, пытался что-то втолковать своей разошедшейся от вина подруге. Она отрицательно вертела головой и, блестя глазами, говорила:

— Ничего не хочу знать! Я, понимаешь, я — желаю их видеть! Желаю посмеяться! Я… Людмила Громоголосова! Имею право! Дурень ты безъязыкий! Имею!

Отчаявшись уговорить свою Людмилу, Краузе обратился к Наде:

— Девушка… Втолкуйте, ради бога, этой несносной бабе, что в концлагерь посторонним нельзя. Не могу понять этого «удовольствия». Скажите ей: здесь распоряжается майор Штольц, пусть его и просит, а я здесь — гость…

Выслушав Надю, Людмила Ивановна закурила, смерила своего кавалера презрительным взглядом и сплюнула:

— Испугал! Конечно, попрошу, уверена, что он не откажет. Эта босота смеялась надо мной двадцать лет… хочу отмщения! Пришло мое время смеяться… О! Я с ними поговорю, я с ними поговорю! Проклятая рвань!

Капитан, которому Надя переводила слова Людмилы Ивановны, полуоткрыв рот, озадаченно слушал. Ему совсем не нравилась такая свирепая фрау. Остальных офицеров тоже привлек громкий голос Людмилы Ивановны, и, пряча усмешки, они налегли на закуски и сделали вид, что ничего не замечают.

А у Нади зашлось сердце. Она вдруг поняла, что эта взбалмошная женщина может невольно ей помочь. Только бы найти предлог присоединиться к ее просьбе.

«Боже мой, почему так долго нет Штольца?»

Теперь она волновалась.

2

Надя боялась напрасно. Людмила Ивановна была женщиной настойчивой. Штольц, не желавший вначале и слушать подобной просьбы, пошел на уступку, когда Надя шепнула ему:

— Разреши ты ей, этой фрау, она нам все здесь испортит. Что тебе — жалко?

Штольц посмотрел на Надю.

— А ты? — спросил он. — Не хотела бы посмотреть?

Девушка пожала плечами.

— Что я там забыла? Да и признаться — боюсь.

Людмила Ивановна, устав ждать, опять перешла в наступление:

— Что вы там тянете? Да или нет? Если нет — почему?

Штольц поспешил успокоить ее и вновь обратился к Наде:

— Я же не могу пустить ее без переводчика. Кто знает, что она там может наговорить. Тебе тоже полезно будет — ты ведь как-то говорила, что хотела бы получить работу. А работа здесь полностью связана с концлагерем. Это ненадолго. Полчаса, не больше.

Надя, отлично понявшая его хитрость, спросила:

— Ты сам-то с нами пойдешь?

— Конечно.

— Ну, тогда… согласна. С тобой в огонь и в воду согласна.

— Вот и хорошо.

Майор встал, постучал вилкой о бутылку, чтобы привлечь к себе внимание, и объявил о предстоящей по желанию дам экскурсии по баракам концлагеря. Приглашались все присутствующие, но офицеры тут же отказались, отказались и Пауль с Ниной.

На экскурсию отправились две пары: Штольц с Надей и Людмила Ивановна с капитаном.

Не доверяя Наде, Штольц прихватил, кроме четырех солдат, переводчика, приказав ему слушать и не произносить ни слова.

3

Теперь только бы не забыть увиденного…

Это ведь счастье для нее, Нади, такая экскурсия… Несмотря ни на что — счастье. Почти выполненное задание. Только бы не забыть… Расположение казармы, кухни, угловых вышек. Ворота, над ними — будка. Интересно, что в будке? В проходной — часовые. Двое… Бараки. У казармы несколько автомобилей. Два — закрытые. Очевидно, для перевозки заключенных. Бараков восемь. Первый, самый близкий, недавно отстроен: вокруг еще валяются обрезки досок и бревен. В дальнем конце двора большая группа пленных под наблюдением четырех солдат что-то делает, кажется, копает канаву.

Неистово, как запутавшаяся в сети птичка, рвалось из груди сердце. Не от страха — от отчаянной радости. Было такое чувство, словно шла по кромке бездонного обрыва: один лишний шаг — и полетишь стремглав в бездну.

«Успокойся, успокойся же, Надежда! Они же ничего не подозревают! Понятно ведь по их поведению… Успокойся!»

Под охраной четырех автоматчиков, в сопровождении начальника караула, внутрилагерного дежурного, открывшего дверь самого ближнего восьмого блока, они вошли внутрь.