Гитлер. Неотвратимость судьбы

Фон Шлейхер имел долгую беседу с президентом, и в середине ноября торжествующий Гитлер в какой уже за последние два месяца раз прибыл в президентский дворец. На этот раз Гинденбург оказал вождю нацистов куда более любезный прием и даже предложил ему сесть. Они проговорили больше часа, и в конце концов президент предложил Гитлеру сформировать правительство, опирающееся на большинство в рейхстаге.

Это было проще сказать, нежели сделать, и, чтобы создать правительство, которое опиралось на большинство в парламенте и имело бы ясную и четкую программу, Гитлеру пришлось бы объединиться с Брюнингом и Гугенбергом, что для него было невозможно даже теоретически, поскольку все эти люди являлись его откровенными врагами. Да, они люто ненавидели Папена и Гинденбурга, но так же люто ненавидели и друг друга и не пошевелили бы пальцем, чтобы хоть как-то усилить своего врага. Это было еще возможно летом, когда он вместе с Брюнингом имел большинство в рейхстаге. Но теперь, когда они оба очень ослабли, создать дееспособное коалиционное правительство было делом безнадежным.

Вместо формирования кабинета Гитлер занялся эпистолярным творчеством и слал в Берлин бесконечные послания, выискивая всевозможные уловки для достойного завершения игры. В конце концов он затянул старую песню о назначении его рейхсканцлером с особыми полномочиями. На это Гинденбуг ответил новой оплеухой: из его ответного письма Гитлер узнал, что, если президент и имеет намерение выбрать человека, облеченного его личным доверием, то он никогда не остановит свой выбор на лидере нацистов.

«Вы знаете, — писал он, — что я стою на точке зрения президиального кабинета… который должен находиться под руководством лица беспартийного, а не партийного вождя, и что это лицо должно пользоваться моим исключительным доверием. Вы заявили, что согласны предоставить ваше движение лишь в распоряжение кабинета, во главе которого вы будете находиться сами, его партийный вождь. Если я соглашаюсь с этой мыслью, то я все же должен потребовать, чтобы такой кабинет имел за собой большинство в рейхстаге…»

Гитлер все понял и заявил, что на поставленных президентом условиях нового кабинета не будет. Он возвратил поручение президенту и с тяжелым сердцем вернулся в Мюнхен. Единственное, что могло его согревать, так это сказанные ему на прощание слова.

— Во всяком случае, — сказал Гинденбург, — теперь мои двери всегда будут открыты для вас…

Но какой в этих «открытых дверях» толк, если они в любой момент могут навсегда захлопнуться перед ним! Отказал Гитлер и самому Шлейхеру, когда тот предложил ему занять пост вице-канцлера уже в его, шлейхеровском, правительстве.

В игру снова вступил фон Папен, который предложил удивительный по своей наивности план: он разгоняет рейхстаг и готовит соответствующие изменения в Конституции. Суть этих поправок, которые должны быть внесены в Конституцию президентским указом, сводилась к превращению демократической республики в авторитарно-сословное государство. Прекрасно понимая, что такое изменение незаконно, Папен тем не менее попытался уговорить Гинденбурга признать смену государственного устройства как единственный выход из политического лабиринта. Ну а пока он предложил ввести чрезвычайное положение, дать ему право издавать законы и использовать силу при любых попытках государственного переворота.

Шлейхер выступил против. Он очень опасался того, что экстремистские партии, за которыми стояло более миллиона вооруженных боевиков и 18 миллионов избирателей, попытаются предотвратить предлагаемый фон Папеном государственный переворот, что грозило гражданской войной. Однако Гинденбург согласился и поручил фон Папену сформировать новое правительство. Но едва канцлер приступил к своим обязанностям, как в тот же день Шлейхер взорвал давно приготовленную им бомбу, заявив, что армия не доверяет фон Папену и не собирается подвергать страну риску гражданской войны, которая неминуемо начнется со дня на день.

Что же, все верно, рейхсвер всегда оставался рейхсвером, и сам Гинденбург не решился выступить против столь своеобразно предъявленного ультиматума, который вручил ему от имени армии его верный советник. Сделав хорошую мину при плохой игре, президент согласился на отставку фон Папена и, искренне огорченный его уходом, подарил на прощание свой портрет с надписью: «Был у меня товарищ…»

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ