Где нет параллелей и нет полюсов памяти Евгения Головина

Да не только средневековыми. Головин считался главным и чуть ли не единственным экспертом по современному (на тот момент) шведскому авангарду. И вот он пишет в «Воплях» («Вопросы литературы») статью, в которой разбирает творчество пяти молодых шведских поэтов. Он цитирует этих поэтов в оригинале, дает перевод, комментирует самые неожиданные и глубокие подразумевания, связанные с неисследимыми корнями скандинавских традиций… Фокус в том, что из этих пяти молодых мэтров трое были реальными, а двоих Женя создал из небытия. Эти два шведа никогда не существовали в реальности, и приведенные Головиным шведские стихи были сочинены им самим. Советские литературоведы напечатали статью с почтительными реверансами, а подлог был обнаружен шведскими славистами, знавшими русский язык и прочитавшими эту статью несколько позднее. Причем шведы говорили, что сочиненные Головиным на их родном языке стихи были гораздо интереснее, чем то, что понаписали их реально существовавшие соотечественники.

Другим широко известным скандальным примером того, как Головин работал с книжным знанием, стала публикация сборника Рильке, которую он подготовил к печати и снабдил своим послесловием и комментариями. В приложении к сборнику среди прочего были напечатаны два письма поэта, совершенно не известные литературоведению — в немецком оригинале и переводе по-русски. Появление этих текстов произвело фурор. Подделка была столь искусна, что в первый момент специалисты приняли ее за чистую монету и лишь требовали указать источник. Потом, конечно, ситуация прояснилась. Подобные эскапады не способствовали хорошим отношениям Головина с официальным академическим миром, однако ему, как легко догадаться, было плевать и на этот мир, и на отношения с ним.

Головин разрушал. Это давалось ему легко в том смысле, что все окружающие воспринимали исходящую от него деконструкцию как вполне положительное и созидательное творчество. Такова была магия его присутствия, что какого бы пса он ни пнул по дороге, этот пес увязывался за ним так, как будто бы получил от Жени лакомую косточку. Несомненно, его магизм был не метафорой, а действительно сверхнатуральной экзистенцией, которая в какие-то особые моменты проявлялась в виде паранормальных хэппенингов.

…Однажды, находясь в одном из своих так называемых «плаваний» (загулов, напоминающих типологически то, как описывает Ф. М. Достоевский гульбу Парфена Рогожина с толпой своих прихлебателей в «Идиоте»), Женя, возглавляя свиту из пары десятков своих фанатов, ворвался поздно вечером в какое-то заброшенное, полуразрушенное и приготовленное на снос здание. Он бежал впереди остальных по лестнице мимо проемов и перекрытий, и ему светили только исчезающе тусклые московские звезды сквозь наполовину снесенную крышу. На третьем этаже было совсем темно, и в какой-то момент над его головой вдруг на кратчайшую долю секунды вспыхнула лампочка, почему-то синим светом… В этот момент Головин увидел, что лестница перед ним обвалена и его нога занесена над пропастью в три этажа глубиной. Еще движение — и он слетел бы в пустоту!

В этот момент невероятный энергетический драйв, который им владел, рассеялся. Женя убрал ногу назад и очень спокойно спустился вниз мимо растерявшихся спутников, которые только что мчались за ним, как стая борзых за оленем. Выйдя из этого дома, он сказал свите, что «плавание» закончилось, и тут же уехал домой. Потом он говорил, что только в такси отчетливо подумал о том, что это здание было обесточено. Да и вообще, откуда в обычном здании взяться именно синей лампочке? Под конец он стал сомневаться, не вспыхнула ли она на самом деле только в его мозгу. Тем не менее лестница действительно была разрушена, и ему оставалось всего лишь несколько сантиметров до того, чтобы проверить, не подхватят ли его ангелы…

Именно такие эпизоды позволяют предположить, что Головин был магическим самородком. Сам он говорил, что в такие моменты он ясно понимал как бы изнутри ту темную энергию, которая вела таких людей как, например, Распутин. Острота же его личности заключалась не в том, что он при известных обстоятельствах мог бы стать колдуном, а в том, что он был рафинированным интеллектуалом с врожденным даром паранормального.

Головинское послание было сосредоточено на антигуманизме. Но при этом парадоксальным образом сам он не был брутальным антигуманистом в вульгарном понимании этого слова. Женя беспокоился о физическом состоянии близких ему людей, и иногда это удивляло и трогало своей неожиданностью. В нормальном состоянии от Головина исходил глубокий холод, и ожидалось, что к тем, кто так или иначе пострадал в его присутствии, на его глазах, он будет относиться примерно так же, как патриций к незадачливому гладиатору. Но нет! Неоднократно оказывалось, что Женя был хороший и заботливый товарищ, а холод его имел метафизическую, а не бытовую природу.