Где нет параллелей и нет полюсов памяти Евгения Головина

Плотин представлял космос двояко, как две взаимообратимые таксономии, сферы ноотическую и эстетическую (феноменальную), сопряженные переходом, зональным поясом в котором пребывает бог — зональный демиург. Геометрически это можно представить как две чаши, сомкнутые своими основаниями, как два конуса или две пирамиды, приставленные друг к другу своими вершинами, или как песочные часы. Этот зональный демиург — насельник верхнего ноэтического космоса, но непосредственно управляющий процессами умаления и возрастания бытия в рядах нижнего, эстетического космоса. Он — ноэтический распорядитель мира наличия из мира первообраза. Он — умный созерцатель умного созерцаемого ноэтической сферы. Он собирает вещи нижнего мира, возводя их по нитям усиления интенсивности бытия (особь-вид-род), от множества к немногому, к самому себе как единому управляющему всеми вещами, их видами и родами, представляющими собой невидимую сферу даймонов, ангелов, богов, которые возводятся к своим эйдетическим образцам и, восходя, концентрируются вокруг демиурга. Однако демиург, творец всего, в том числе и богов мира, есть ли он Бог-Творец, о котором ведется речь в Символе Веры? Дугин показывает, что нет. Демиург несамодостаточен, он творит не из себя, а из небесных образцов, из следующего уровня невидимости, который он созерцает. Гностики назвали небо ноэтической сферы «плеромой», полнотой. Топос верхней сферы напоминает воронку, перевернутую вниз вершиной пирамиду, у которой внизу, в точке соприкосновения с демиургом, умный мир приходит к простоте, к единству. При этом верхний регион плеромической полноты, трансцендентный демиургу (ερικεινα), единое-многое, представляет собой ноотическое многообразие, уходящее в бесконечность. Иными словами, по ту сторону бога-демиурга плеромическая полнота расцветает бездной света, за эйдосами следуют идеи. Высшие иерархии плеромы полны и множественны иной множественностью, превосходящей множественность плотного земного мира.

Рассматривая эту чудесную двойную проодическую топику, Филон Александрийский, попробовавший одним из первых придать ей христологическое звучание, просто проигнорировал все, что располагалось над демиургом, рассмотрев идеи как мысли Бога и развоплотив демиурга в инструментальную структуру регуляционного типа.

Однако означенный зональный демиург, выведенный у Платона, в разных платонических вариациях может интерпретироваться различным образом. Он может строго выполнять посредническую роль созерцателя высших генадических измерений Неба и транслятора божественных энергий в видимый космос (то есть примириться с Высшим Богом и стать его ангелом) или сыграть роль злого начала — узурпатора, создателя плотного мира как подражания Плероме, как симулякра (как считали гностики), а далее объявить себя Первосущностью, закрыть, заслонить Небо, узурпируя его генадические функции. Неоплатоники плотиновского толка решали эту задачу по первой схеме, гностики — по второй. Ставило и решало ли эти вопросы христианское богословие в лице ранних, да и поздних отцов церкви, остается пока открытым вопросом.

Именно в такой ситуации смелая гипотеза Дугина дает нам очень неожиданный и продуктивный поворот рассмотрения головинской темы. Согласно этой гипотезе, демиурга можно рассмотреть двояко: как смыкателя (классический платонизм) или как размыкателя (гностицизм) двух миров, как транслятора Ума или как его ненавистника или даже оскопителя. Геометрия двух чаш или песочных часов позволяет увидеть обратность мира ноэтического, невидимого, тонкого и эстетического, видимого, плотного. То, что «здесь» вещи собираются, связываются в виды и роды и возводятся к Единому, «там», напротив, развязывается и распускается во множество, но только в ноотическом регистре. В верхней сфере расцветает плеромическое многообразие и сложность мира, состоящего из множества божественных генад, — ведь согласно «Пармениду» Платона Единого нет, его бытие всегда связано с двойственностью и множеством (хен полла). Вниз нисходит строгая простота, сворачивающаяся сверху вниз. Два мира — ноотический и эстетический, видимый и невидимый — симметричны относительно зонального пояса.

Далее самое интересное: интерпретация смерти бога у Ницше. Дугин предполагает, что фраза «Бог умер» означает у Ницше, что умер именно демиург. Можно сказать мягче — демиурга упразднили, отправили на отдых, в отставку, и зональный пояс расправился, перестал быть выделенной точкой, узким коридором, оселком, хранителем дистанции между «здесь» и «там».