Мне казалось тогда, что зазвучала восхитительная небесная музыка и звезды начали падать прямо в зал.
Под жидкие аплодисменты и шквальный свинский вой так называемой приличной публики «короли вакхического парадиза», даймоны звездных сфер расправили свои крылья и взмыли в темное небо. Так, по крайней мере, это виделось мне. Далее их путь лежал на Север. «В Питер! Нет! Лучше в гости к одному юному русскому метафизику! А затем к Жене, к Женечке!»
Приблизительно так слабо артикулированный кибелический дискурс диссидентского театра пантомимы был растворен и преображен в мистерию звездных сфер.
«Ревнивая страсть к божеству»
Искательство андрогинии, совершенного человека, «ревнивая страсть к божеству» было лишь начальным условием вхождения в московскую эзотерическую тусовку, где Головин был одной из центральных фигур.
Первоначально Бог и человек были едины. Человек пал, его задача — возвращение. Королевское искусство, владеющее творческим способом трансмутации, возгонки, восхищения души через ее очищение, растворение и новую кристаллизацию, здесь было очень уместно. Сущность и цель великой работы — реинтеграция в божественный архетип: «ведь блаженнейшие души имеют исток и цель в царском блеске Зевса». Другое дело: возможна ли операция целиком?
Как в обволакивающих объятиях Кирки решить предельно смелую задачу: возвратиться к центру, Небу, духовному парадизу? Как из ада Кибелы грезить о теоморфности, богоформности человека? Оттолкнуться от низа и взлететь, оставшись интактным по отношению к низу? Или воспользоваться кипящими темными силами Великих Матерей?
У традиционалистов последних времен есть одно правило, заповеданное Юлиусом Эволой, — «стоять среди развалин, не сдаваясь» до конца («anima stante non cadente»). Эвола предлагал адепту «оседлать тигра», то есть воспользоваться всеми темными (техническими и иными) преимуществами, полученными современным миром в ответ на согласие на нисхождение в темные регионы мрака. Соскользнуть вниз вместе с извращенным миром, оседлав и использовав силовые энергетические потоки распада; ухватиться за холку быстрого и яростного зверя, способного вывести к той точке, откуда открываются очертания возможного восхождения?.. Все так. Но где искать опор, ориентиров, верификаций, проводников навигации?
Вслед за Ницше и Эволой Головин видел, что в современном мире цепи традиционных посвящений прерваны и искатель инициации оставлен наедине с пустыми небесами и мертвой натурой. Этот потенциальный посвященный, особый «дифференцированный» человек, решая для себя проблему, «как жить» в обезбоженном мире, на границе темного «ничто» Великой Матери (материи) и оставленных богами небес, должен выбирать решение из представленных или создавать его самому.
«Бог умер, должен прийти сверхчеловек» — таким был ответ на вызов современности Фридриха Ницше.
«Боги отвернулись и ушли. Осталось рискованное место Dasein, человеческое бытие, в которое может прийти (но может и не прийти) Последний Бог», — пророчествовал Хайдеггер.
«Мы заявляем о Радикальном Субъекте, абсолютном свидетеле нисхождения, который способен, растворяясь, не раствориться, нисходя, не исчезнуть, который готов оживлять место постоянного присутствия, «вот-бытия», и призывать и одновременно творить Последнего Бога», — утверждал Александр Дугин. Вслед за Хайдеггером он считал местом рождения Бога человеческий Дазайн, в котором и произойдет, если человек этого захочет, мистерия Последних Времен, явление Последнего бога.
Что выбирал Головин?
Если творение несовершенно, а божественная манифестация деградирует, если в войне миров побеждает Великая Мать — хранительница земли, если Бытие в своей манифестации нисходит до предельной нищеты, может быть, мы сами своими распадными снами, своей прохладной кровью ответственны за сдачу мира титаническим сыновьям Великой Матери?