Где нет параллелей и нет полюсов памяти Евгения Головина

Головин был адептом и блюстителем великой неоплатонической традиции, ее посвятительно-мистериальной стороны. Мы обозначили бы его позицию как «драматический платонизм», связывающий Единое и многое в живой динамике двух полюсов мироздания, в танце оппозиций Неба и Земли, все сложные опосредования между которыми в мирах богов брал на себя медиум и медиатор, подвижный и гибкий Дионис.

Как бог Гермес, великий психопомп, водитель мертвых душ в миры Гадеса, Дионис растворял границы индивидуальной души и вел ее в области, перед которыми Аполлон в ужасе останавливался — в скрытую, тайную первооснову вещей, в глубину Земли, материальной субстанции, в Землю, в женственную Ночь, во владения Великой Матери — прямо в центр Ада. Как раненый Король-рыбак, потерявший, по легенде, силы Логоса и чья страна превращалась в пустыню из-за его немощи, Дионис нисходил в толщу космической периферии, нырял в Ночь, чтобы преобразовать ее энергию в энергию воскресения.

Так Дионис становится строителем мостов и переправ, богом двойственности, сопряжений, сочетаний и интеграций. Он соединяет и связывает в единство крайние оппозиции — жизнь и смерть, движение и неподвижность, изобилие и лишенность, меж которыми в других случаях возможны лишь война и «усталые перемирия и компромиссы»[101].

В отличие от других бессмертных, Дионис — бог недостатка, нисхождения, умаления, кенозиса, смерти. Он — бог лишь наполовину: одновременно торжествующий и претерпевающий, впадающий во множественность, растерзанный на части титанами, смертный и воскресающий. Но телесность, страдательность, множественность, ущербность, падение в хаос для этого бога оборачиваются полнотой, опьяненным единством, целостностью. Он — единственный из олимпийцев, принятый Кибелой, прошедший неистовый мрак кибелической ночи и оставшийся незатронутым ею. Он вплетает дух в тело, олимпийское спокойствие Вечного Света в мрачную динамику хаоса, жизнь в смерть, многое в единое, «это» в «то», рассудок в безумие. В нем вхождение в смерть парадоксально дополняет божественную полноту до Сверхполноты.

Античные боги — это констелляции Мирового Ума. Превращаясь в философемы, в модусы ума, боги несут с собой отблеск своих уникальных характеристик. Аполлоническое мышление — это чистый идеализм, мышление сверху вниз, от Единого, Духа ко многому, от идей к материи, дедуктивное, синтетическое. Мышление в стиле Кибелы — снизу вверх, от материи как субстанции к материи же как множественности, мышление аналитическое, индуктивное.

Логосы Аполлона и Кибелы монологичны, исходят из единственности Духа или единственности материи. Это своего рода монотеизм, «монотоно-теизм», по выражению Ницше. Дионисийское мышление — диалогальное, двусоставное, опосредующее, сигизийное. Мир двоичного отличается от мира монологического тем, что в нем конфликт между оппозициями непрерывно трансформируется в диалог, напряженность, опосредование, медиацию, рождает формы более гибкие, податливые, уступчивые, творит парадоксальное пространство энантиодромии, междумирья, топосов «между».

Дионис — бог жертвоприношения, искупающего разрушения, диспропорции, обвала, крушения, банкротства вселенского порядка. Любая несостоятельность платонической вселенной, любая беспочвенность, упадок, ошибка космических или азональных богов (Прокл), ангелов или даймонов призывают Диониса как посредника между верхом и низом на условиях верха. Дионис возводит земное к небесному, открывая путь смертным в вечность. В этом смысл дионисийской мистерии. Головин знал, что у Богинь Ночи и Диониса особые отношения и что Дионис использует их ночь и их хаос для возрождений и новых синтезов.

Дуальная мысль Головина вовсе не статичная двойственность, не мертвый дуализм. Смысл двойственности вовсе не в том, чтобы застрять в недоумении между богами — Кибелой и Аполлоном. Зависнуть на одном краю бездны малоперспективно. «Тот, кто любит бездну, должен иметь крылья», — прокричали Заратустре хищные птицы. Двойственность может стать точкой взлета, пространством высшего синтеза, метанойи (μετάνοια), снятия оппозиций.

Дионис владеет тайной сочетания несочетаемого, верха и низа, Неба и Земли, женского и мужского, он постиг тайну того, что называется «духовной телесностью». Гарсия Лорка во вдохновенном эссе о дуэнде писал, что эта таинственная сила, слетевшая с элевсинских мистерий, взмывавшая в эллинских дионисиях и сжигавшая кровь плясуний фламенко Испании, однажды поразила одну из них копьем за то, что она вырвала у нее последнюю тайну — «головокружительного перехода от пяти наших чувств к единому, живому во плоти, в тумане, в море — к Любви, неподвластной времени»[102].

Драматический платонизм: посвящение в двоицу