Тогда «вялая плазма уличной толпы» вдруг вскипала силуэтами пьяных сатиров, восхищенных менад, резвых нимф, неистовых иерофантов и еще бог знает каких блуждающих форм — гномов, кабиров, саламандр, ундин или элементалей. Мир вспыхивал «жемчужными пенами» и отзывался «светло-зеленым эхом».
Головин был искусным демиургом таких Мистерий, а кто не верил в явления богов, тот почитал его таинственно проскользнувшим в мир позднего совдепа иерофантом, тайным жрецом древнего культа или великим учителем последних времен. Даже какой-нибудь случайный скептичный эксперт, поначалу квалифицировавший головинский магический театр как «обыкновенную пьянку в мегаломанических масштабах», при вхождении внутрь «мифодрамы» и личном общении с мэтром понимал, что он в зоне переправы в область неизреченного, в зоне головокружительной инициации.
«Я возжелал раздуть искры… таящиеся в твоей душе… и возвести их ввысь посредством твоих собственных внутренних сил — к знанию, которое есть
Далее вспоминается платоновский «Федр», где Сократ проговаривает тайный смысл философии: «истинная философия — это мистерия», «истинные философы — это вакханты»[99].
Через тысячу лет после Сократа флорентийский реставратор платонизма Марсилио Фичино добавляет, что философия достойна существования лишь как «философия озарения», как посвятительная мистерия.
Мы чувствуем, что эти идеи составляли какую-то важную часть философского делания Евгения Головина: отсюда — туда, от феномена — к эйдосу, от рассудка — к неизреченному, к созерцанию, к безумию… Но чтобы приблизиться к смыслу этой стратегии, надо уйти с головой в стремительную платоническую Вселенную мэтра — Вселенную богов, эпифаний, войны, Полемоса.
«Закон мира сего in bello, non in pace… Война, скрытая или явная, без всякого мирного урегулирования»[100]. Война, в которую был вовлечен мэтр, звенит в ритме атмосферы текучих метафор его текстов. В мирах его книг и песен воюют вещи, пейзажи, люди, боги. Перманентный «infghting» (как «insighting»).
Александр Дугин, размышляя над тезами учителя, написал несколько поразительных по интуиции книг о войнах Ума в истории цивилизаций («В поисках темного Логоса» и пятитомную «Ноомахию»). В них утверждается, что мысль философская рождается на «территориях» богов и их мифов, в пространствах их войн, а Логосы, произрастая из разных мифокомплексов, никогда не бывают одинаковыми. Три разновидности мифа — аполлонический, кибелический, дионисийский — порождают три различных вида Логоса и соответствующие им философские системы, картины мира, культурные парадигмы, смысловые иерархии и топосы, с разнородными понятийными структурами, с разнообразными представлениями об истине, лжи, центре, периферии, вертикали, горизонтали, начале, конце, бытии, ничто и т. д. Эти Логосы разворачиваются в диалоги, оппозиции, междоусобицы и конфронтации. При этом главным законом их отношений является война.
Головин жил в очень воинственной вселенной, под сенью мифов о древних богах с их схватками и распрями. Мэтр был пленен Мифом. Он страдал Мифоманией. Мифом он испытывал, минировал современный мир, намекая на его мрачный секрет, на его черную драму.
Но главное — Головин знал тайну главной катастрофы нашего времени. Ее суть состоит в искажении пропорций умных логосов, в разрушении аполлонического мифа, мужского логоса, в уходе с человеческого горизонта светлых олимпийских богов и воцарении на нем армии титанических сил Великих Матерей. В Ноомахии один из Великих Логосов пережил свое поражение, свое Ватерлоо.
Если античность высоко хранила солнечного Аполлона — бога Неба, Чистого Света, просветленной индивидуальности, меры, мужского начала, сиятельнейшего диакретического разума, то в современном мире аполлонический миф растоптан, Солнечный бог удалился, светлый разум трансформировался в жесткую рассудочную проекцию, в волю к власти, в иссушающую схему рассудка. Материя торжествует. Мир захвачен ее агентами — титанами, существами хтонической преисподней, передавшими обширные регионы Земли под протекторат Великих Матерей.