Гамбит. На сером поле

От ее слов руки мужчины на плечах напряглись и чуть ослабили хватку, отпуская. Адам уже решил, что зря поддался этому спонтанному порыву с целью успокоить расшатанные нервы и установить контроль над всеми в целом и Эванс в частности, но кто сказал ему, что будет просто, приди он сюда. Да и когда это с Эванс было просто? Он же всего лишь хотел убедиться, что все в порядке, что она сможет также беспрепятственно выполнять для него особые поручения в дальнейшем и недалеком будущем, руки-ноги целы, голова – по возможности. Ну, или немногим сильнее повреждена, чем было ранее. До кресла в Конгрессе рукой подать, осталось лишь сделать последний шаг, а потом можно будет ее отпустить. Он же ей обещал, а обещал, значит сделает. Верно, Адам?

Вот только увидев мерзавку, выходившую из душа в одном полотенце, его планы кардинально поменялись. Он же не железный, в конце-то концов, и всего лишь человек. И если Лиаму можно не выбрасывать «каку», а обниматься с ней, как с родной, то чем он, собственно, хуже? Ничем. Адам не копия. Он оригинал, черт возьми! Плевать, что перед ним Эванс – серая мышь, которую брат тащит с собой везде, словно плюшевую игрушку. Внутренний и подконтрольный до этого момента зверь Адама, запертый в клетку из толстых прутьев «нельзя» и «не положено», поднял голову, переминаясь когтистыми лапами, и требовал охоты. Повел носом в пропахшей хлоркой квартире и уловил чужой страх.

Ночью все мышки серы, и для Адама серость вообще не проблема, учитывая полное отсутствие света в комнате. Проблема для нее – ее проблема. Как Эванс сама заметила, теллур горит зеленым пламенем только в хлорной среде, в отличие от меди. Попробуй, найди десять отличий, когда прижата лицом к стенке и не можешь пошевелиться. Адаму не нужно много стараний, чтобы вспыхнуть. Азарт охоты, добыча поймана, обмани, обыграй, и та сама сдаться тебе на милость. Блеф в ответ на блеф, провокация в ответ на провокацию, подлог, выдаваемое желаемое за действительное, и как итог – ее проигрыш. На сером поле заканчиваются клетки, и мышеловка защелкивается с хлопком. Осталось совсем немного. Нужно только подтолкнуть…

– Сказать ему? – игриво спросил он и продолжал вжимать ее в стену, подталкивая к краю, маня за собой в пропасть. – Может тогда будет страшно? – аспид сладко шипел ей на ухо, откашлявшись, делал голос похожим на другой – родной и обласканный слепым обожанием.

Эванс затылком чувствовала, как он улыбается, смакует ее страх, перекатывает его на языке, пробует на вкус, и ему нравится. Зверь сорвался с цепи и вцепился в ее страх. Лобовую атаку она выдержит без труда, но сколько их еще будет? Методы Ларссона становились все изощреннее. Эскалация шла вверх по прямой, и блеф все больше походил на правду. Все было будто бы нереально и одновременно во плоти. Замешательство, вызванное иллюзией, предлагаемое желаемое и близко не похожее на действительность, но практически идентичное с ней. Попробуй, найди десять отличий, когда ты прижата подлогом к серой стенке правды. Что теперь из желаемого действительное, а что из действительного и есть желаемое? Как различить серое на сером поле? Никак. В темном-темном городе темной-темной ночью правда затерялась где-то посередине, так и не выбрав верного ответа, а был ли он, доподлинно неизвестно. Эванс была уверена, чтоб был, но раз сама не сможет его отыскать, то пусть на него отвечает сам Адам. Провокатор она или нет, в конце-то концов. Вовремя вспомнив, что ночью все мышки серы, пора было ответить блефом на блеф, проверив насколько в этом блефе оригинал изощреннее копии. Ларссон, словно читая ее мысли, продолжал надавливать, не сильно, но весьма ощутимо, и не о блоках в руках сейчас шла речь.

– Лиаам, смотри, кто тут у нас, – мягко, так различимо и одновременно схоже с тоном самого Адама и брата, его голос извивавшейся змеей заползал ей голову, а змей-искуситель ликовал.

Вот теперь проглатывай, Костлявая! Право выбора за ней. И либо все закончится прямо сейчас, либо она дает ему карт-бланш, а потом уже без претензий. Больше никаких невысказанных «да» и неозвученных «нет». Он же не Лиам, хоть вопрос идентичности стоял сейчас совсем в ином контексте. Непонятно, отчего Эванс замешкалась, когда оригинал очень умело сымитировал собственную бледную копию, и паранойя Адама выглянула из-за угла и посматривала на него с интересом.