Форрест Гамп

— Это же символ, — обьесняет мистер Клакстон. — Вообразите: он будет растиражирован рекламными щитами, плакатами, наклейками на бамперах. Он вытеснит теле- и радиорекламу, это же гениальный ход. «Нам по маленькому» — это символ избавления от гнета правительства и очищения нашей страны от всего, что идет ей во вред… Он знаменует нынешнюю безвыходность и скорое облегчение!

— Что? — У мамы закрались какие-то подозрения. — Вы совсем из ума выжили?

— Форрест, — сказал мистер Клакстон, — вам прямая дорога в Вашингтон.

Вроде бы все указывало именно на это. Кампания шла полным ходом, фраза «Нам по маленькому» стала крылатой. Люди выкрикивали ее на улицах, приклеивали на автобусы и на свои машины. Телекомментаторы и ведущие журналисты предлагали пространные толкования смысла. Проповедники выкликали эту фразу с амвона, дети хором повторяли ее в школах. Я уже выглядел этаким верняком прецтоящих выборов, и, более того, мой соперник от отчаяния придумал себе такой лозунг: «Мне бы тоже по маленькому» — и расклеил его по всему штату.

Но потом эта башня, как я и опасался, развалилась.

Лозунг «Мне по маленькому» привлек внимание всех нацианальных СМИ, и вскоре «Вашингтон пост» и «Ню-Йорк таймс» прислали к нам своих крестпондентов для журналицкого расследования. Мне задали множество вопросов, при чем очень вежливо и дружелюбно, а по возвращении домой стали копать мое прошлое. Их открытия публиковались на первых полосах газет по всей стране. «Пестрое прошлое кандидата в сенат!» — кричали заголовки.

Во-первых, сообщалось, что меня отчислили с первого курса университета. Во-вторых, кто-то раскопал эпизод нашего с Дженни похода в кино, когда служители порядка вывели меня из зала. Далее, всплыла фотография, где я в розалии показываю голый зад президенту Джонсону. Наконец, многие бостонцы, которых поспрошали о моих выступлениях с «Битыми яйцами», засведетельствовали, что я покуривал марихуану и что «вероятно, имел отношение к поджогу» в Гарвадском университете.

Хуже того, на свет вытащили уголовные обвинения, выдвинутые против меня за выбрасывание боевой награды у Капитолея США и вынесенное судьей решение упрятать меня в психушку. Предали гластности и мою бойцовскую карьеру, и прозвище Дундук. Напечатали фото, как меня обматывает Професор. Наконец, было упомянуто, что я, согластно «нескольким источникам, пожелавшим остаца неизвестными», был замешан «в голливудском секс-скандале с участием известной актрисы».

Это стало последней каплей. Мистер Клакстон ворвался в предвыборный штаб, выкрикивая: «Нам конец! Это нож в спину!» и протчий бред. Но на этом и в самом деле все кончилось. У меня не оставалось другого выбора, кроме как снять свою кандидатуру, а на следущий день мы с мамой и мистером Трибблом сели «держать совет».

— Форрест, — сказал мистер Триббл, — я думаю, тебе нужно на некоторое время залечь на дно.

Я понимал, что он прав. А кроме того, мне не давало покоя кое-что еще, о чем я до сих пор умалчивал.

Начиная креведочный бизнес, мне даже нравилась эта работа: вставать с расцветом, идти к запруде, расставлять сети, потом собирать урожай креведок и тагдалее, сидеть со Сью по ночам на крыльце рыбацкой хижены, играть на губной гармошке, а по субботам покупать блок из шести банок пива и надираца.

Но теперь-то все стало иначе. Мне приходилось посещать всякие банкеты, где официанты подавали непонятные блюда, а женщины китчились крупными серьгами и протчеми побрекушками. Сутками напролет трезвонил телефон, у людей постоянно возникали ко мне вопросы обо всем на свете. А пройди я в сенат, стало бы еще хуже. В последнее время у меня не было ни минуты времени для себя, и что-то неуловимо от меня ускользало.

И потом, смотрюсь в зеркало и вижу: на физиономии морщины, на висках — седина, да и прежнего куража больше нет. И становица ясно, что бизнес идет вперед, а сам я типо кружусь на одном месте. Возникает вопрос: чего ради? Давным-давно у Буббы появился план, который сейчас превзошел наши самые смелые ожидания — ну и что? Нынешние дни не идут ни в какое сравнение с теми временами, когда я играл в футбол на Апельсиновом кубке против кукурузников из Небраски, выступал с «Битыми яйцами» или, если уж на то пошло, смотрел по телику «Бевер или Хилл бились?» с президентом Джонсоном.

Наверно, все это так или иначе связано с Дженни Каррен, но посколько исправить ничего нельзя, лучше и не думать о незбыточном.

Короче, понял я, что лучше мне будет отойти от дел. Мама, по своему обыкновению, рыдала, всхлипывала и промакала глаза платочком, зато мистер Триббл меня понял.

— Давай всем объявим, что ты уходишь в длительный отпуск, Форрест, — сказал он. — Естественно, твоя доля в бизнесе останеца за тобой, и ты в любой момент сможешь ею распорядица по своему усмотрению.

Сказано — сделано. Через пару дней я взял с собой кое-какую наличность, побросал самое необходимое в дорожную сумку и пошел на завод. Попрощался с мамой и мистером Трибблом, всем пожал руки — Майку и професору Квакенбушу, Какашке и Овощу, Змею, тренеру Феллерсу и его амбалам, отцу Буббы и всем остальным.