Форрест Гамп

Вобщем, после той встречи мы с Дэном и Сью стали типо держаца одной командой. Заселяца в пансион Дэн отказался и по привычке ночевал на улице, укрывшись мусорным мешком.

— Характер, — говорил, — закаляю.

Расказал он мне, чем занимался после моего отъезда из Индианаполиса. Деньги, оставшие от боев без правил, спустил на собачьих бегах, последние гроши пропил. Устроился в автосервис: заезжал на своей телешке под машины, но, как сам сказал, не вытерпел, что на него сверху масло и жир капали.

— Пусть я никчемный безногий пропойца, — говорит, — но я же не равиоль какой-нибудь итальянский.

После этого вернулся он в Вашингтон и попал акурат к открытию монумента в память тех, кто, как мы, сражались во Вьетнаме. Его заметили, распросили, кто он и откуда, и попросили выступить. Но у него, напившись на каком-то фуршете, вся речуга вылетела из головы. Тогда в гостинице, где его поселили, он стырил Библию, а когда настал его черед выступать, зачитал в микрофон всю книгу «Исход» и уже собирался перейти к избранным местам из «Чисел», но ему отрубили микрофон и оказали ощутимую помощь в спуске с трибуны. После этого он попытался просить милостыню, но счел, что это «не достойно».

Я стал ему расказывать, как играл в шахматы с мистером Трибблом, и на сколько успешным оказался наш креведочный бизнес, и про мою избирательную гонку за место в сенате Соединенных Штатов, но его, похоже, больше интересовала Ракель Уэлч.

— Как думаешь, сиськи у нее настоящие? — спросил Дэн.

В Саванне мы прокантовались, наверно, с месяц, и не без пользы. Я выступал как человек-оркестр, Сью обходил публику с кружкой, а Дэн в толпе чистил желающим обувь. Как-то раз сфоткали нас для газеты и поместили снимки на первой полосе.

А заголовок был такой: «Нищеброды в городском парке».

Как-то ближе к вечеру сижу я, лабаю, а сам думаю, не прокатица ли нам втроем в Чарлстон, и вдруг замечаю, что прямо перед ударной остановкой замер мальчонка и уставился на меня. А я играл «Поездку в Новый Орлеан»[38]. Малой не улыбнулся даже, ничего, но что-то такое блеснуло у него во взгляде, засветилось необычным светом и мутно напомнило не могу понять что. Обвел я глазами толпу, заметил с краю настоящую леди… и чуть в обморок не грохнулся.

Верите, нет? Это была Дженни Каррен.

Волосы завиты, убраны наверх, с виду постарше, конечно, чем была, и типо усталая, что ли, но точно: Дженни. Я так удивился, что сфальшивил даже, но песню сумел закончить, а Дженни подошла и взяла того мальчугана за руку.

Глаза у нее засияли, и она такая:

— Ах, Форрест, по звукам гармошки я сразу поняла, что это ты. Сейчас никто так не умеет.

— Что ты тут делаешь? — спрашиваю.

— Живу, — говорит она. — Дональд работает в отделе продаж одной фирмы по производству черепицы. Мы здесь уже три года.

Посколько музыка прекратилась, толпа стала расходица, и Дженни присела рядом со мной на скамейку. Мальчонка заигрался со Сью: тот, чтобы малыша развеселить, начал кувыркаца.

— Как получилось, что ты теперь человек-оркестр? — спросила Дженни. — Мама писала, что у тебя в Байю-Ла-Батре большой и успешный креведочный бизнес, а сам ты — миллионер.

— Это, — отвечаю, — долгая история.

— Но ты не попал в беду, Форрест? — спрашивет она.

— Не-а, — говорю, — на этот раз обошлось. А ты как? Все нормально?

— Ну, можно и так сказать, — отвечает она. — Думаю, получила то, к чему стремилась.

— Это, — спрашиваю, — твой малыш?

— Угу, — говорит, — чудесный, правда?

— Не то слово… А зовут как?

— Форрест.

— Форрест? — Ушам своим не верю. — Ты его назвала в мою честь?

— А как же иначе? — Дженни как-то притихла. — Он как-никак наполовину твой.

— На какую половину?

— Он твой сын, Форрест.

— Мой… кто?

— Твой сын. Форрест-младший.

Посмотрел я на мальчугана: смееца, в ладошки хлопает, потому как Сью перед ним уже на руках стоит.

— Наверное, я должна была тебе признаца, — начала Дженни, — но, видишь ли, из Индианаполиса я уезжала беременной. Никому ни слова не сказала, сама не знаю почему. Меня преследовал твой образ, Дундук в подгузнике, а я носила твоего ребенка. Но самое главное, меня беспокоило… как бы это выразить… каким он родица.

— Ты хочешь сказать, он мог родица идиотом?

— Ну, вобщем, да, — отвечает Дженни. — Только ты приглядись, Форрест, неужели не видно? Он далеко не идиот. Он очень даже умный, круглый отличник, перешел во второй класс. Веришь, нет?

— А он… точно от меня?

— Абсолютно, — говорит она. — Когда вырастет, он хочет стать футболистом… или астронавтом.

Я снова вглядываюсь в этого мальчугана: он растет крепким, красивым. Глаза ясные, вид такой, как будто ничего ему не страшно. Они со Сью возяца в грязи: играют в крестики-нолики.

— А что ты можешь сказать на счет… э-э-э… на счет своего…