Форрест Гамп

— Презренный хорек, — ответила мама. — Что меня дернуло связаца с протестантом? Не прошло и месяца, как он переметнулся от меня к шеснацатилетней сопливке. А самому уже было под шесдесят. Вот что я тебе скажу, Форрест: протестантам чужды нравственные устои.

В этот момент из гладилки раздался чей-то оглушительный рев:

— Глэдис, ты нарочно оставила включенный утюг на брюках заказчика?

— Боже мой! — Мама бросилась туда.

Вдруг из окна вырвался столб черного дыма, а вместе с ним — какие-то вопли и ругань. Я оглянуца не успел, как мою маму уже тумаками выталкивал из дверей какой-то здоровенный лысый урод.

— Пошла вон! Прочь отсюда! — орал он. — Это последняя капля! Сколько пар брюк ты уже сожгла? Больше этому не бывать!

Мама плакала взахлеб, а я загородил ее от этого грубияна и говорю:

— Уберите руки от моей мамы.

— Кого еще черти принесли? — взъелся он.

— Я — Форрест Гамп, — отвечаю, а он такой:

— Проваливай отсюда и маманю с собой забирай, чтоб духу ее тут не было!

— Советую вам не распускать язык в присуцтвии моей мамы, — говорю я ему, а он глумица:

— Да неужели? А что ты мне сделаешь?

Пришлось показать.

Для начала сгреб я его в охапку и поднял над головой. Затем оттащил назад в помещение с одной допотопной, огроменной стиральной машиной, в какие загружают одеяла и ковровые дорожки, откинул верхний люк, бросил его туда, захлопнул крышку и повернул диск в положение «Старт». А напоследок посмотрел, как его зад входит в режим «Полосканние».

Мама рыдает, промокает глаза платочком и сетует:

— Ох, Форрест, я потеряла работу!

— Не пережевай, мама, — говорю я ей, — все образуеца, посколько у меня есть план.

— Какой у тебя может быть план, Форрест? — не верит она. — Ты же идиот. Откуда у нещастного идиота план?

— Поживем — увидим, — отвечаю я.

Короче, хорошо, что я, приехав домой, утром проснулся в благодушном настроении.

Вышли мы на улицу и направились в меблирашку, где проживала мама. Я прецтавил ее старичку Сью, и она порадовалась, что у меня наконец-то появился друг, ничего что из человекообразных.

Вобщем, поужинали мы с мамой у нее в меблирашке, для Сью она вынесла из кухни апельсин, а потом мы со Сью отправились на автобусный вокзал, чтобы съездить в Байю-Ла-Батре, где жила родня Буббы. Стоило ли удивляца, что мама осталась стоять на крыльце меблирашки, утирая глаза и рыдая. Без относительно к этому, я отдал ей половину от своих пяти тысяч баксов, чтобы она немного утешилась, вовремя платила за свою каморку и не отказывала себе в самом необходимом, пока я не устроюсь, так что совесть у меня была чиста.

Короче, по приезду в Байю-Ла-Батре мы без труда нашли дом Буббы. Времени было около восьми вечера, я постучался, и через некоторое время на пороге возник какой-то старикан и спросил, чего надо. Пришлось обьеснить, кто я такой и что с Буббой мы играли в одной футбольной команде, а потом в одной части служили, и тут он занервничал, но все же предложил нам зайти. Сью по моей просьбе ждал во дворе и держался в сторонке, потому как в этих краях наверняка его сородичей не видывали.

Короче, тот старик оказался отцом Буббы, налил он мне стакан чая со льдом и обрушил на меня целый град вопросов на счет Буббы. Как тот погиб и вобще. Я старался расказывать как можно лучше.

В конце концов он и говорит:

— Все эти годы ломаю голову, Форрест… вот скажи, почему погиб мой сын?

— Потому что в него стреляли, — отвечаю.

— Нет, я о другом. Я хочу знать: почему? Почему нас туда понесло?

С минуту подумав, я ответил:

— Ну, потому, наверно, что мы хотели поступить правильно. Мы выполняли приказ.

А он мне:

— И что? Оно того стоило?

Я говорю:

— Послушайте, я обыкновенный идиот. Но если вы хотите услышать мое личное мнение, я думаю, что это была просто куча дерьма.

Отец Буббы покивал.

— Вот и я так щитаю, — сказал он.

Вобщем, расказал я ему о цели своего приезда. Расказал, как мы с Буббой мечтали открыть не большой креведочный бизнес и как я, находясь на лечении в госпитале, познакомился с одним узкоглазым и тот показал мне, как выращивают креведок; папу Буббы это очень заинтересовало, он задал мне уйму новых вопросов, но вдруг со двора донеслось оглушительное кудахтанье.

— Мои несушки в опастности! — вскричал папа Буббы и поспешил за ружьем, висевшим у него на крыльце.

— Мне нужно вас кое о чем предупредить, — говорю, а потом расказываю ему, что приехал вдвоем со Сью, который, правда, куда-то запропостился.

Отец Буббы возвращаеца в дом за фонариком и опшаривает лучом весь двор. Посветил под раскидистое дерево, а там стоит козел, здоровенный козлина, и бьет копытом. Посветил в крону дерева, а там на суку притаился до смерти перепуганный Сью.

— С этим козлом сладу нет, — жалуеца отец Буббы. — А ну, — кричит, — пошел отсюда!

Дождавшись ухода козла, Сью слез с дерева, и мы забрали его с собой в дом.

— Это еще что за чудо? — спрашивает отец Буббы.

— Это оран-мутан, — отвечаю.

— На гориллу смахивает, верно?

— Есть немного, — соглашаюсь я, — но это обманчиво.