Форрест Гамп

Я ответил, используя так называемый дебют Рети за черных. Дальше все пошло довольно гладко, каждый сделал еще по паре ходов, и тут Иван Честняк пытаеца применить так называемый гамбит Фалькбеера: двигает коня и примеряеца к моей ладье.

Но я-то вижу, что он задумал, раставляю ему так называемую ловушку «Ноев ковчег» — и сам беру его коня. Иван Честняк посмурнел, но сохраняет холоднокровие и применяет угрозу Тарраша, нацелеваясь на моего слона.

Но слона отдавать нехота, и я, прибегнув к новоиндийской защите, вынудил его использовать схевенингенский вариант сицилианской защиты, в результате чего у меня появилась возможность применить контргамбит Бенони.

Иван Честняк, похоже, не много огорчился, стал заламывать пальцы и кусать нижнюю губу, а потом решился на отчаянный шаг: атаку Фегателло, на которую я, чтобы охладить его пыл, ответил защитой Алехина.

Какое-то время казалось, что сейчас последует пат, но Иван Честняк взял да и применил маневр Хоффмана — и прорвался! Смотрю на мистера Триббла, тот едва заметно улыбаеца и одними губами командует: «Давай». Я понял, чего он от меня хочет.

Понимаете, в джунглях Большой Сэм обучил меня некоторым тонкостям, не прописанным в книге, и теперь пришло время пустить в ход конебальский вариант кокосового гамбита, при котором мой ферзь используеца в качестве приманки — чтобы спровоцировать соперника пожертвовать коня.

К сожалению, этот вариант не сработал. Не иначе как Иван Честняк что-то заподозрил — и съел моего ферзя, ну, просто поставил меня раком! Следущим ходом использую так называемую ловушку «Травяная хижена», для чего рискую последней ладьей, чтобы одурачить противника, но он не одурачиваеца. Взял мою ладью, а там и оставшего слона и готовица добить меня шахом Петрова, но я не теряюсь и применяю «Пигмейскую угрозу».

А «Пигмейская угроза» — одна была из главных фишек Большого Сэма, и он ее основательно вбил мне в голову. Успех ее зависит от фактора внезапности и от использования ряда других фигур в качестве приманки, но кто попадеца на эту «Пигмейскую угрозу», тот может повесить свою «ракушку» на гвоздь и отправляца домой. Я надеялся и молился, чтобы она сработала, посколько других блестящих идей у меня не осталось, а положение было — хуже некуда.

Ну, Иван Честняк посопел и взялся за коня, чтобы передвинуть его на восьмое поле, а это значило, что он купился на «Пигмейскую угрозу» и через два хода я объявлю ему шах, а он будет бессилен что-либо предпринять!

Но, как видно, Иван Честняк учуял запах жареного: он двигал эту фигуру с пятого на восьмое поле и обратно раз девять или десять, но руку не отрывал — все не мог принять окончательное решение.

В зале воцарилась гробовая тишина, а я так перенервничал и разволнавался, что едва не лопнул. Покосился я на мистера Триббла: тот глаза закатил, будто молица, а секундант Ивана Честняка хмурица и мрачнеет. Иван Честняк еще два или три раза двигал коня на восьмое поле, однако всякий раз возвращал на пятое. Но в конце концов задумал, похоже, нечто совсем другое, но потом оторвал от доски все ту же фигуру еще раз, занес ее над восьмым квадратом, и я затаил дыхание, а зал готов был взорваца, как бомба. Иван Честняк держит коня в подвешенном состоянии, сердце у меня отбивает барабанную дробь, тут мой противник встречаеца со мной взглядом и вдруг… уж не знаю, как это произошло, но у меня — очевидно, на нервной почве — вырвалась чудовищная газовая атака, да еще с таким треском, словно кто-то разрывал пополам простыню!

Ивана Честняка перекосило, от неожиданности он выронил шахматную фигуру и, выдохнув «фу-у-у-у», стал разгонять ладонями воздух, откашливаца и зажимать нос. Наши зрители с ворчаньем попятились, достали носовые платки, а я покраснел, как помидор.

Но когда суматоха улеглась, мой взгляд устремился на доску — и черт меня раздери, если я не прав! — конь Ивана Честняка стоит ровнехонько на восьмом поле. Не долго думая, взял я его конем, потом съел две его пешки, ферзя — и поставил шах! Выграл партию и пять тыщ долларов! «Пигмейская угроза» и здесь сработала.

Все это время Иван Честняк громко жестикулировал, возмущался и не откладывая в долгий ящик вместе со своим секундантом накатал на меня официальную жалобу.

Директор турнира полистал свод правил и дошел до той странитцы, где прямо сказано: «Во время игры участник не имеет права своим поведением умышленно отвлекать или беспокоить соперника».

Мистер Триббл подходит к директору турнира и говорит:

— Вряд ли вы сможете доказать умысел в поведении моего подопечного. Совершенное им действие было не произвольным.

Тогда директор турнира листает дальше и доходит до такого пункта: «Во время игры запрещаюца любые действия, которые могут быть квалифицированы как грубость или оскорбление по отношению к сопернику».

— Послушайте, — говорит мистер Триббл, — разве вас никогда в жизни не пучило? Форрест же не нарочно. Он просто засиделся.

— Ну, не знаю, — говорит директор турнира. — По формальным признакам мне, вероятно, придеца его дисквалифицировать.