Форрест Гамп

Но как-то раз приходит домой Моз и говорит, что наведался в шалман за углом и там увидел по телику в новостях — угадайте кого: Дженни Каррен.

Она, расказывает Моз, в Вашингтоне, марширует на огромной демонстрации против войны во Вьетнаме, и не понятно, за каким чертом ее туда понесло, когда она должна быть здесь — мы же из-за нее бабло теряем.

Я говорю, что непременно должен за ней поехать, а Моз:

— Да, ты уж постарайся ее сюда вернуть.

Он примерно знал, где она прожевает, посколько в тех же новостях передали, что ихняя команда из Бостона снимает квартиру в Вашингтоне, чтобы учавствовать в акциях протеста.

Собрал я все свои манатки, поблагодарил Моза — и в путь-дорогу. Сам не зная, суждено ли мне вернуца.

Приезжаю в Вашингтон — а там все кишмя кишит. По всюду полиция, на улицах какие-то люди орут, вроде как бунтуют. Полиция лупит дубинками всех без разбору, но ситуация, похоже, выходит из подконтроля.

Нашел я адрес, по которому, скорей всего, проживала Дженни, зашел, но дома никого. Целый день просидел на ступеньках у входа, и часов в девять вечера перед домом остановилась машина, из нее выгрузились какие-то ребята и среди них — она!

Вскакиваю со ступенек, иду к ней, а она развернулась и опромедью к машине. Остальные — двое парней и девчонка — ничего не понимают, кто я, что я, но один говорит:

— Слушайте, лучше ее не трогать, она на взводе.

А в чем дело, спрашиваю, и тогда этот парень отводит меня в сторону и обьесняет следущее.

Дженни токо-токо из тюряги. Арестовали ее вчера, ночь продержали в женской камере, а сегодня утром, пока никто не хватился, надзиратели решили, что при таких длиннющих волосах она, вероятно, вшивая или блохастая, и, не долго думая, обрили ей голову. Так что Дженни теперь лысая.

Ну, думаю, скорей всего, она не хочет мне показываца в таком виде, посколько залегла на заднем сиденье и не шевелица. Опустился я на карачки, чтоб через окно на нее не смотреть, подполз к машине и говорю:

— Дженни, это я, Форрест.

Она молчок, тогда я стал расказывать, на сколько мне не приятно все, что произошло. Дал слово, что с дурью завяжу, но и с групой выступать тоже больше не буду, чтобы не подвергать себя гнустным соблазнам. До чего, говорю, жалко твои волосы. Пополз назад, к ступенькам, где оставил свое барахло, порылся в вещмешке и нашел старую вязаную шапку, с армии еще, затем все также, на карачках, вернулся к машине, подобрал какой-то прут и на нем просунул шапку в окно. Дженни шапку надела, выходит из машины и говорит:

— Вставай, обормот нещасный, пошли в дом.

Посидели мы всей компашкой, потолковали, те ребята траву курили под пиво, а я — ни-ни. Стали они планировать, как завтра пойдут на масовый митинг перед Капитолеем, где група ветеранов вьетнамской войны собираеца бросить свои ордена и медали на ступени Капитолея.

И Дженни вдруг говорит:

— А вам известно, что Форрест у нас — кавалер Почетного ордена Конгресса?

Тут все будто языки проглотили, уставились на меня, и один говорит:

— Нам его сам Бог послал!

Короче, утром Дженни входит в гостиную, где я ночевал на диване, и говорит:

— Форрест, я хочу, чтобы сегодня ты присоединился к нам. Надень военную форму.

Это для чего, спрашиваю, а она такая:

— Для того, чтобы прекратить кровопролитие во Вьетнаме.

Оделся я в форму, а Дженни успела сбегать в хозмаг и купить моток цепей.

— Форрест, — говорит, — обмотайся.

Я опять: это для чего?

А она:

— Потом узнаешь, делай, что сказано. Ты ведь хочешь меня ощасливить, правда?

Вобщем, пошли мы на митинг, я в форме и в цепях, Дженни с друзьями рядом вышагивают. Погодка выдалась ясная, солнечная, перед Капитолеем уже толпа собралась, полицейских нагнали со всего света, телевиденье понаехало. Все поют, кричат, полиции фак показывают. Прошло не много времени, вижу — подгребают, при чем кучно, парни в военной форме, приближаюца на сколько возможно к ступеням Капитолея, снимают боевые награды и оставляют валяца на леснице. При чем некоторые в инвалидных креслах, кой-кто хромает, есть такие, кто вобще без руки или без ноги. Одни просто бросают медали на ступеньки, другие швыряют со всей дури. Кто-то хлопает меня по плечу — дескать, теперь ты давай. Оглянулся я на Дженни, она кивает, я протискиваюсь в перед.

Наступает тишина, и кто-то в матюгальник обьевляет мое имя и что сейчас я откажусь от своего Почетного ордена Конгресса, требуя прекращения вьетнамской войны. Все меня подбадривают, оплодируют, а я разглядываю боевые награды, что валяюца на ступенях. Где-то высоко, у входа к Капитолей, стоит кучка людей: полисмены и какие-то субъекты в штацком. Ну, думаю, не подкачать бы, снимаю орден, в последний раз на него смотрю, а перед глазами встают Бубба и Дэн, и тут не знаю, что на меня нашло: попятился я и с мощным замахом выполнил бросок. Один тип в штацком аж опрокинулся. Это я нечайно запустил свою награду слишком далеко и угодил ему в голову.