Форрест Гамп

Встал я в полный рост, хотя и застеснялся своей военной формы, и отвечаю:

— Это я. Форрест.

— Кто-кто? — переспрашивает.

— Форрест.

— Форрест? Форрест Гамп! — Тут она вдруг выскакивает на крыльцо и бросаеца ко мне в обнятия.

Мы с Дженни вдвоем сели на крыльцо и в захлеб расказывали, что с нами происходило. Из университета она ушла не по своей воле: ее отчислили, когда ночью застукали в мужской общаге. Таких нарушений дисциплины в ту пору никому не спускали. Друг ее, банджоист, чтобы закосить от армии, бежал в Канаду, и група ихняя распалась. Дженни перебралась в Калифорнию и некоторое время ходила с цветами в волосах[18], но тамошние ребята, как выеснилось, оказались просто выпендрежниками, да еще вечно травкой баловались, но там она познакомилась с одним парнем и поехала за ним в Бостон, где они устраивали марши мира и протчие акции, но по факту он оказался голубым, поэтому она его бросила и сошлась уже с серьезным человеком, учасником маршей мира, который изготавливал бомбы и взрывал здания. Но и с этим отношения не заладились, и она сблизилась с преподдавателем Гарварда, но этот по факту оказался женат. Потом у нее появился приличный с виду парень, но его арестовали за магазинную кражу и Дженни тоже замели, после чего она решила взяца за ум.

Пришла в групу «Битые яйца», они стали играть авонгардную музыку и прославились на весь Бостон, а на следущей неделе им даже прецтояло ехать в Ню-Йорк и записывать альбом. Дженни призналась, что живет со студентом филосовского факультета, но все же предложила мне после концерта поехать к ним на квартиру и там перекантоваца. Я, конечно, очень растроился, что у нее кто-то есть, но куда мне было поддаца? Она позвала — я поехал.

Бойфренда ее звали Рудольф. Дохляк, весу в нем не более сорока кило, волосы как швабра, на шее бусы, мы входим, а он на полу сидит, медитирует, гуру хренов.

— Рудольф, — окликает его Дженни, — это Форрест, мой друг детства, он у нас немного поживет.

Тот молчит, только рукой повел, типо благословил, как Папа Римский.

Кровать у них в квартире была только одна, но Дженни разложила на полу не большой соломенный тюфяк. Да мне не привыкать, я в армии на чем только не спал.

Утром просыпаюсь — Рудольф все также сидит посреди комнаты, медитирует.

Дженни сготовила мне какой-никакой завтрак, оставили мы худерягу Рудольфа сидеть в квартире, а сами поехали в город. Перво-наперво, как сказала Дженни, нам прецтояло меня приодеть, а иначе люди в здешних краях неправильно поймут: решат, что я перед ними выделываюсь. Зашли мы в военторг, и там я приобрел комбинзон и шерстяную куртку-рубашку, сразу переоделся, а форму мне упаковали в бумажный мешок с ручками.

Гуляем, значит, мы по Гарварду — и как вы думаете, кто идет нам на встречу? Тот самый препод-женатик, с которым у нее был роман. Они остались друзьями, хотя за глаза Дженни говорит про него «поддонок». Доктор Квакенбуш — вот как его зовут.

Короче, идет он весь из себя такой взволнованный, посколько на следущей неделе начинает читать новый курс лекций, придуманный им самим. Называеца «Образ идиота в мировой литературе».

Я с важным видом говорю: похоже, это переспективное направление, а он мне:

— Форрест, не хотите ли походить на мои лекции? Вам наверняка понравица.

Дженни как-то странно косица то на него, то на меня, но помалкивает. Возвращаемся мы в квартиру и застаем Рудольфа в той же позе.

Мы с Дженни ушли на кухню, и я в пол голоса интересуюсь: может, Рудольф глухонемой? Нет, говорит, рано или позно он что-нибудь скажет.

Во второй половине дня Дженни повела меня знакомица со своими музыкантами и наговорила, что я божественно играю на губной гармонике и вполне мог бы вечерком выступить вместе с ними в клубе. Один парень спросил, что мне удаеца лучше всего, и я ответил: «Дикси»[19], так он ушам своим не поверил, но тут вмешалась Дженни и говорит:

— Да какая разница? Он на лету схватывает, ему только нужно въехать в нашу музыку.

Так вот, вечером я выступил с рок-групой, и все признали, что я ценный кадр, а мне было одно удовольвствие сидеть на сцене и смотреть, как Дженни поет и танцует.

В понедельник я все же решился пойти на лекцию доктора Квакенбуша «Образ идиота в мировой литературе». Одно это название меня грело.

— Сегодня, — провозголосил доктор Квакенбуш, — здесь присуцтвует наш гость, который согласился посетить ряд лекций. Давайте попривецтвуем мистера Форреста Гампа.

Все обернулись ко мне, я скромно помахал, и началась лекция.

— Идиот, — говорил доктор Квакенбуш, — с давних времен играет существенную роль в мировой литературе. Полагаю, всем вам доводилось слышать выражение «деревенский дурачок» — это традиционное обозначение умственно отсталого индивида, который проживает где-то в глубинке, нередко становясь объектом презрения и насмешек. В более позднюю эпоху в среде титулованного дворянства сложился обычай держать в доме придворного шута для развлечения венценостных гостей. Зачастую такой шут дествительно страдал идиотизмом или слабоумием, но в отдельных случаях это мог быть паяц или балагур…