Форрест Гамп

Президент, здоровенный старикан, говор как у техасца или типо того, созвал к себе в дом кучу людей, при чем некоторые смахивали вроде как на горничных и уборщиков, но все они высыпали в розалий, на солнышко.

Большой армейский чин стал зачитывать какую-то хренотень, и все внимательно слушали, а я заскучал, посколько в тот день мы даже не позавтракали.

Когда наконец армейский чин закрыл фонтан, меня вычислил президент, подошел, вынул из коробочки орден и пришпилил мне на грудь. Затем пожал мне руку, и все приглашенные стали щелкать фотиками, оплодировать и всякое такое.

Ну, думаю, все позади, можно валить отсюда, но президент не уходит и не уходит, да еще как-то подозрительно на меня косица. И наконец выдал:

— Молодой человек, это у вас в животе такой рокот?

Я бросил взгляд на полковника Гуча, но он только вытаращил глаза, так что я кивнул и говорю «угу», а президент мне:

— Это непорядок, молодой человек, идемте посмотрим, чем тут можно подкрепица!

Следую за ним по пятам, заходим в не большое помещение и президент велит человеку в прикиде официанта собразить нам что-нибудь на завтрак. Остались мы на едине, и он в ожидание завтрака начинает засыпать меня вопросами, например, знаю ли я, почему мы воюем с узкоглазыми, хорошо ли с нами обращаюца в армии, то, се. Я знай киваю, проходит не много времени, настает пауза, и он говорит:

— Хочешь, телевизор включим под завтрак?

Я снова киваю, президент врубает телик над письменным столом — показывают «Бевер или Хилл бились?». Он доволен, говорит, что ни одной серии не пропускает и что я смахиваю на Джетро[16]. После завтрака президент спросил, интересно ли мне будет осмотреть дом, я такой «угу», и мы отравляемся на эскурсию. Затем вышли на улицу, нас окружили фотографы, президент изъевил желание присесть на скамеечку и спрашивает:

— Молодой человек, вы ведь получили боевое ранение, верно? — Я киваю, а он мне: — Раз так, посмотрите вот сюда, — задирает сорочку, показывает мне здоровенный шрам после операции на животе и в след за тем интересуеца: — А вас куда ранило? — так что пришлось мне спустить штаны и показать.

Ну, фотографы всей бандой кинулись снимки делать, а какие-то люди меня оттеснили к полковнику Гучу, ожидавшиму в сторонке.

Вернувшись в гостиницу, дверь ко мне в комнату распахнулась, и ворвался полковник Гуч с кипой газет — злющий, жуть. Стал на меня орать, ругаца, швырнул газеты мне на койку, и что я вижу? На первой полосе фото: я показываю свою широченную задницу, а президент — шрам на пузе. В одной газете на моей физиономии пририсовали такую черную маску, чтоб не узнать было, как на похабных фотках. И надпись написали: «Президент Джонсон и герой войны отдыхают в розалии».

— Гамп, идиот! — распережевался полковник Гуч. — Как ты мог так со мной поступить? Это капец. Щитай, карьера моя накрылась!

— Не знаю, — говорю, — я старался как лучше.

Короче, прощенья мне не было, но крест на мне все же не поставили. Армия не отменила планы отправить меня в агитпоездку, чтоб уговаривать молодняк идти добровольцами на войну, и полковник Гуч подредил кого-то написать речугу для моих выступлений. Речуга получилась длинная, типо «На нынешнем сложном витке истории нет миссии более почетной и патриотической, чем служба своей стране в Вооруженных силах» — и всякая такая муть. Как я не бился, вызубрить эту речь так и не сумел. Нет, понятно, что текст у меня будто перед глазами стоит, а как начну говорить — получаеца мешанина.

Полковник Гуч на стенку лезет. Каждый день чуть не за полночь со мной сидит, помогает затвердить слова, но в конце концов сплеснул руками и говорит, дескать, хоть кол на голове чеши!

И тут его осенило.

— Гамп, — говорит, — вот как мы поступим. Я эту речь подсокращу, оставлю тебе буквально пару слов. Давай-ка попробуем.

Вобщем, подсократил, затем еще малость кой-где урезал и наконец оставил такой текст, который у меня от зубов оцкакивал — никто бы не догадался, что я идиот. А заканчивалось так: «Вступайте в ряды армии, чтоб сражаца за свободу».

Первое наше выступление планировалось в каком-то зачуханном колледже — репортеры, фотографы уже тут как тут, в фактовом зале, а мы на сцене. Полковник Гуч встает со стула и толкает написанную для меня речугу. Отбарабанил и говорит:

— А теперь слово имеет рядовой первого класса Форрест Гамп, награжденный Почетным орденом Конгресса, — и дает мне знак выйти в перед.

Из зала донеслись жидкие оплодисменты, я дождался тишины, нагнулся к микрофону и отчеканил:

— Вступайте в ряды армии, чтоб сражаца за свободу.

От меня вроде ждали продолжения, но я сказал ровно то, что мне было приказано, стою на сцене, у всех на виду, и гляжу в зал. И вдруг слышу из первых рядов:

— А сам ты что думаешь об этой войне?

Ну, я и ответил чесно:

— Это просто куча дерьма.