Но я прожила адские дни, когда мое сердце разрывалось между жаждой любви и желанием добиться признания от этих людей. Их ненависть сводила меня с ума и заставляла чувствовать себя жалкой, и моя гордость ломалась каждый раз, как это происходило. Каждый раз, как я видела герцога, меня разрывали эти конфликтующие эмоции.
— Я спросила, не вините ли Вы меня в убийстве Ивонны.
И тем не менее. Хоть я сюда и пришла, я немного боялась, что они станут меня винить.
— Но мне тоже нужно время и возможность на то, чтобы перестать винить людей, живущих в этом доме, отец.
Они никогда не спрашивали меня о таких вещах — что я думаю или что чувствую.
Глаза герцога расширились еще сильнее, словно он никак не ожидал от меня такое услышать. Спустя какое-то время крепко сжатые губы герцога приоткрылись:
— …Пенелопа, дорогая. Ты по-прежнему думаешь, что…
— …
— Ты по-прежнему меня ненавидишь?
Голубые глаза герцога выдавали волнение.
Я посмотрела на него и, наконец, призналась:
— Да.
— Ха-а…
Герцог поднял ладонь и медленно коснулся лица. Возможно, это из-за шока кончики его пальцев подрагивали.
Однако я улыбнулась с выражением «не забывай о достоинстве, как ты меня всегда и учил». И не стала говорить ничего, что бы его успокоило. Он был любящим отцом для Ивонны, и порой делился своей любовью со мной. Но по отношению к Пенелопе он в основном был жестоким отцом.
— Я не могу вас простить.
Нет, по отношению ко мне.
— Всех в этом доме, включая издевавшихся надо мной Дэррика с Рейнольдом.
— …
— И герцога, который не обращал на это никакого внимания и дозволял это.
С определенной точки зрения можно сказать, что вина герцога не так уж и велика. Он с добрыми намерениями удочерил бедную сиротку, но именно это и создало для нее проблемы.
Он разумный человек. По сути, стоило мне начать вести себя иначе, как наши отношения быстро улучшились. Как и отношения с другими людьми. Возможно, Пенелопа сама виновата, что с ней плохо обращались.
«…Но все-таки я и есть Пенелопа».
Больше не было смысла нас разделять. Если я продолжу отрицать это, то, хоть я и решила остаться в этом мире, смерть этой девушки, повторявшаяся раз за разом до тех пор, пока ее душа не разбилась, окажется напрасной. Чувство несправедливости происходящего и тяга к людям, печаль, отчаяние… Кто тогда сможет все это понять?
— …Пенелопа.
Мои спокойные слова вынудили герцога меня окликнуть.
Бледный и с широко распахнутыми глазами герцог походил на человека, которому не хватало воздуха.
— Почему, почему сейчас… До сих пор…
До сих пор все было в порядке, так зачем говорить об этом сейчас?
Для него, полагаю, это стало неожиданностью. Я настолько спокойно вела себя с герцогом и с его семьей, что до сих пор казалось, будто никаких проблем и нет.
— Думаю, для Вас это оказалось подобно грому среди ясного неба. Я не слишком много о себе рассказывала и порой вела себя глупо с семьей, — легко произнесла я, пожав плечами.
Герцог открыл рот, словно собираясь что-то сказать, но я его твердо остановила и продолжила:
— Но Вы никогда меня и не спрашивали.
— …
— Когда Дэррик стал враждебно ко мне относиться без веских на то причин, когда Рейнольд выставил меня воровкой ожерелья, и когда Вы выяснили, что Ваши работники морят меня голодом, саботируя все мои трапезы…
— …
— …Вы ни разу не спросили, в порядке ли я.
— …Пенелопа.
— Я вела себя так, словно все в порядке, не потому, что мои раны затянулись. Я просто похоронила их в душе, ведь у меня были более важные дела.
Чтобы выжить, я была вынуждена отчаянно умолять и делать вид, словно все в порядке.
И чем дальше, тем сложнее мне было это делать. Потому что я ожидала от герцога все большего и большего, и не хотела, чтобы возвращение его дочери причинило мне боль. У меня сердце сжималось, когда я думала об этом.
«Все в порядке. Теперь все закончилось», — успокоила я себя, сделав глубокий вдох.
И вывалила на герцога конец своей заранее заготовленной речи.
— Однако, встретив Ивонну, думаю, я смогла понять чувства отца и причину, почему братья так со мной обращались…
— …
— Не думаю, что смогла заменить вам Ивонну, поэтому ухожу.
От моих слов у герцога вытянулось лицо.
Увидев, как вокруг его покрасневших глаз собрались морщинки, я опустила голову.
— Ты… Ты правда собираешься уйти? — Герцог смотрел на меня, а его голос дрожал. — Если… Ты останешься со мной… Я все время буду извиняться, и тогда ты, возможно, меня простишь…
— Я… Отныне я хочу душевного комфорта, — медленно покачала я головой на слова герцога, еще питавшего слабую надежду. — Со временем, надеюсь, однажды я смогу отнестись к отцу искренне, а не с притворством.
— …
— Так что перестаньте воевать с кронпринцем под предлогом заботы обо мне. К тому же, я не собираюсь немедленно выходить за него замуж.
Слова защиты своего парня дались мне довольно легко.
Выкативший глаза герцог окаменел от моих слов и с запозданием воскликнул:
— …Пенелопа, дорогая. Все не так. Я, я просто хотел, чтобы он сказал тебе!..
Он, только что неистово оравший, все отрицая, вдруг замолчал. С его губ сорвались горькие слова:
— …Нет, нет. Возможно, тебе это покажется еще одним оправданием.