Fidem

– Сир Андреас удивительно долго сохранял себя, – согласился Берхард. – Может, потому, что пока его собратья штурмовали сарацинские бункера за морем, превращаясь в копоть на песке, имел привычку обретаться в сытных баварских землях, кочуя от одного лазаритского монастыря к другому и пользуясь их гостеприимством настолько долго, насколько хватало их припасов.

Гримберт понимающе хмыкнул:

– Еще один солдат веры Христовой. Знакомая картина. Я видел до черта таких при императорском дворе.

– Если сир Андреас и выделялся чем-то на их фоне, так только своими почтенными годами. Он и в самом деле неплохо сохранился, должно быть, над его телом работали мастера своего дела. Говорят, он выглядел как шестидесятилетний. Вот только сохранить содержимое его черепа в таком же состоянии не удалось.

– Нервная ткань капризна и недолговечна, – вздохнул Гримберт. – Вырождается и деградирует с течением лет, как за ней ни ухаживай и какими зельями ни пичкай.

– Сир Андреас не стал исключением, – заверил его Берхард. – Монастырская братия остерегается говорить о нем открыто, но я кое-что выяснил у обслуги. Он был дряхлым маразматиком, не способным без посторонней помощи залезть в свой доспех и вынужденным носить мочеприемники под гамбезоном, чтобы не испачкать свои портки. Говорят, у него был специальный оруженосец, который следовал за ним и шептал на ухо, что нужно говорить, но все равно с сиром Андреасом не раз случались конфузы. Один раз он поприветствовал кардинала, крикнув ему: «Живее тащи еду, трактирщик, не то распоряжусь всыпать тебе плетей!» В другой – расстрелял цирковое представление в Кобурге, вообразив его еретическим вертепом. Но все подобные случаи сходили ему с рук – почтенный возраст и зеленый крест на пузе в наше время могут спасти от многих неприятностей.

Гримберт заставил «Серого Судью» уставиться на волны, катящиеся почти невидимыми в сумерках гребнями и тающие у серого подножия Грауштейна. Не потому, что те представляли собой нечто интересное – чтобы поддержать в тонусе бортовой вычислитель, заставляя его определять направление и скорость. Старческий маразм свойствен не только нервной ткани, но и многим механизмам, а от здравомыслия «Судьи» его собственная жизнь зависела слишком часто.

– И по какой же причине «Керржес» выбрал его среди всех прочих?

Берхард пожал плечами:

– Уж сам сир Андреас точно не сможет поведать об этом. К тому моменту, когда лазариты вскрыли его бронекапсулу бурами, он уже был мертв. Впав в бешенство, лишенный возможности выплеснуть его при помощи орудий, он искусал себя так, словно нам ним трудилась свора бешеных псов, и истек кровью прямо в ложементе. Грыз свою плоть везде, где мог до нее дотянуться зубами.

Гримберт поморщился. Не потому, что испытывал к покойному сиру Андреасу какое-то почтение, а потому, что слишком живо представил себе эту картину. Исступленно бьющееся в паутине предохранительных нитей тело, жадно кромсающее само себя…

– Превосходно. Значит, мы до сих пор не знаем ни того, как именно «Керржес» проникает в мозг, ни того, чем руководствуется при выборе жертвы. Франц Бюхер, потом сир Клаус, следом сир Андреас. Первый – сопляк, считающий себя раубриттером, не более опасный, чем трехмесячный теленок. Второй – опьяненный зельями сумасброд. Третий – выживший из ума старик. Что может их роднить?

– Все они были рыцарями. И не самыми умными.

– Да, – согласился Гримберт. – Рыцарями. Притом лишь двое принадлежали к ордену Святого Лазаря.

– Может, рыцарское мясо «Керржесу» кажется слаще, чем обычное?

– «Керржес» не принадлежит сам себе, его направляет чья-то рука. Чья-то вполне человеческая воля. И я бы дорого заплатил за возможность узнать чья. Каким образом она определяет цели и чего добивается? Можем ли мы связаться с ней и заручиться ее помощью или должны избегать? Можем ли мы предсказать ее следующий выход? Можем ли чувствовать себя в безопасности?

Некоторое время Гримберт молча наблюдал за волнами. Катящиеся с одинаковыми интервалами, бесстрастно фиксируемые «Судьей», они появлялись из ниоткуда и так же бесследно исчезали в непроглядном море, становящимся с наступлением сумерек тяжелым и черным, как расплавленный в котле свинец. Как радиоволны в эфире, подумал Гримберт. Не имеющие точки приема, они катятся через тебя, полнясь тайным смыслом, но ты не в силах ни перехватить их, ни расшифровать…

Система не выстраивалась. В каком бы порядке он ни располагал известные ему факты, общая картина не делалась более ясной, наоборот, приобретала странные черты, невесть о чем свидетельствующие.

Кто-то задался целью насолить приору Герарду и ордену Святого Лазаря. Будучи пойман в ловушку, он не отчаялся, напротив, стал пожинать свой урожай и дальше, пируя, как хорек в запертом курятнике. Что придавало ему сил? Невероятное самообладание и уверенность в себе? Или отчаяние, заставляющее изничтожить как можно больше душ, прежде чем его собственная окажется поймана клещами Святого престола?..