Fidem

Ворота запечатаны, крепостные пушки в полной готовности к стрельбе. Паром вытащен на берег. Все, что ему остается – врезаться на всем ходу в стену Грауштейна, выдержавшую бесчисленное множество кельтских снарядов и бомб, молясь, чтобы бронированная сталь оказалась хоть немногим крепче старой кладки. Прорваться к воде и рухнуть в нее, зная, что впереди – не спасение, а десятки и сотни затаившихся глубинных бомб, веками ждавших свою жертву…

Громкий скрежет заставил Гримберта встрепенуться. Но этот звук не был звуком повернувшихся в его сторону орудий. Это незадачливый «Вифаниец», пьяно ковылявший к рефекторию, наконец остановился в полусотне метров от него, израсходовав, должно быть, остаток сил. Несколько секунд он еще натужно скрипел, ворочая башней, точно пытаясь понять, куда его занесло, потом и это движение прекратилось. «Вифаниец» замер неподвижным изваянием, беспомощно опустив орудийные стволы, словно человеческая воля, управлявшая им, окончательно истаяла, лишив его своих распоряжений и оставив беспомощной игрушкой.

Отключился, подумал Гримберт. А жаль. Возможно, если бы он раздавил пару-другую прокаженных братьев, поднялась бы суматоха, которая дала бы мне шанс улизнуть. А так…

Томаш клокотал от ярости, не сводя взгляда с замершего рыцаря.

– Чего встал, образина! – хрипло крикнул он во всю глотку. – Поворачивай оглобли и катись вон! Сейчас камнем кину!

Красавчик Томаш и в лучшие времена не испытывал почтения к прокаженному монашескому братству, несколько дней вынужденного затворничества не умиротворили его дух, напротив, только озлобили. И злость эта, смешанная с беспомощностью, соединившись, точно топливо с агрессивным окислителем, клокотала в нем, ища выхода.

Паломники, прыснувшие было прочь от рефектория с приближением пошатывающейся машины, тоже осмелели. Убедившись, что рыцарь замер и более не служит им угрозой, гости Грауштейна заулюлюкали, точно свора деревенских мальчишек. Смешки, проклятия, неказистые остроты, ухмылки – все это обрушилось на «Вифанийца» точно град картечи, отскакивающей от его брони.

– Ты гляди, шел, шел, да и уснул!

– Так молился, что до умопомрачения дошло!

– Да пьян он, на ногах не держится… Смотри, как головой крутит!

– Не голова это, а башня, лягушачья ты душа! А крутит, потому что движитель, значит, немощный, вот он и…

– Гля, как дергается! Сейчас на мостовую грохнется!

– А ты под него не подлазься! Грохнется – и тебя раздавит!..

Паломники, еще недавно возносившие молитвы чудодейственной пятке, с благоговением внимавшие прокаженному проповеднику в соборе, обступили «Вифанийца» кольцом. Скованные последние четыре дня вынужденным бездельем, одержимые праздностью, они с готовностью стягивались со всех концов Грауштейна, чтоб вдоволь похохотать над чужой бедой.

Если и впрямь грохнется, вот это будет потеха. Монастырской братии придется вытаскивать своего собрата из люка, а потом заводить огромный козловой кран, чтоб водрузить эту махину на ноги. То-то можно будет позубоскалить! Может, не ярмарка, но хоть какое-то развлечение на пару часов… Чего еще надо изнывающей от скуки толпе?

Чернь. Презренная чернь, неизменная во все времена. Готовая рукоплескать, пока ты ее развлекаешь, но спешащая плюнуть в спину, едва только почувствовав миг твоей слабости. Если бы нечто подобное произошло в Турине… Гримберт ощутил, как по телу разливается черная едкая желчь. Если бы чернь осмелилась насмехаться подобным образом над одним из его рыцарей… Про Гримберта Туринского говорили много недоброго в окрестных феодах, многие даже за глаза именовали его Пауком, но в одном они не могли его упрекнуть – он всегда заботился о досуге своих подданных. Он обеспечил бы им такое развлечение, что у них полопались бы животы от смеха!..

«Вифаниец» не был обесточен, как сперва показалось Гримберту. Более того, он все еще шевелился, хотя движения его были безотчетны и неуправляемы, скорее напоминая дрожь или озноб. Орудийные стволы ерзали на своих местах, гидравлические ноги подрагивали, башня совершала едва заметные рывки. Неконтролируемая нервная деятельность, подумал Гримберт. Тело, впавшее в беспамятство, все еще подключено нейроштифтом к доспеху, оттого он силится повторить те безотчетные движения, которые оно производит. Нелепо и жалко…

– Сир Томаш? Сир Гризео? Отрадно видеть, что вы не поддались низменному побуждению толпы, насмехающейся над нашим собратом, но лучше бы вам обоим покинуть это место, и поскорее.

«Серый Судья» резко дернул головой, чтобы увидеть говорившего, и, конечно, увидел, благо тот спокойно стоял на месте, не делая попытки укрыться от его взгляда. Шварцрабэ холодно глядел на «Вифанийца» снизу вверх. Щегольский черный берет придавал ему лишних два или три сантиметра роста, но этого было явно недостаточно, чтобы сравнять их по высоте.

– Какого дьявола? – пробормотал Гримберт. – Почему вы без доспеха и как…