Fidem

– Тихо! – «Серый Судья» шевельнул орудийным стволом – это движение не несло в себе угрозы, лишь грубо подражало человеческому жесту, но Берхард послушно замолчал. – Давай разберемся по порядку. Ни один из этих людей не бывал в Лангобардии, так? Но откуда нам знать, так ли это на самом деле? Мы знаем об этом только с их слов! Зато у каждого из них есть мотив выпустить «Керржес» на свободу, причем столь явный, что будь на моем месте инквизитор Святого престола, уже взвыл бы от восторга! С кого начнем?

– С Красавчика Томаша.

Гримберт одобрительно кивнул. Точнее, кивнул своим многотонным шлемом «Судья», но сейчас это было неважно. Объединенное с «Судьей» нейрокоммутацией, сознание Гримберта ощущало стальную громаду продолжением собственной нервной системы.

– Забавно, что ты в первую очередь вспомнил о нем. Этот человек щедро платил своим мясом и своей кровью за все авантюры Святого престола. Побывал в двух десятках Крестовых походов, но не получил ни богатства, ни славы, как некоторые Отцы Церкви, одни лишь старые раны и не менее скверные воспоминания. О, ему есть, какие претензии выставлять Святому престолу! Он явился в Грауштейн не для того, чтоб чудо очистило его почерневшую от пролитой крови душу, да и не верит он в чудеса. Он явился, чтобы отплатить святошам той же монетой, которой они расплачивались с ним все эти годы. Устроить страшную бойню сродни той, в которой он участвовал в Антиохии, но теперь уже без всяких сарацин и еретиков. Заставить церковников схватиться друг с другом и рвать зубами. Устроить свое небольшое, но очень кровавое чудо. Не в честь Господа – в честь своей погубленной души.

Берхард коротко кивнул, принимая ответ:

– Допустим. А что с Ягеллоном?

– С благородным Стерхом из Брока? Тут мне пришлось поломать голову, но ответ обнаружился даже ближе, чем я рассчитывал.

– Уж его-то ты не подозреваешь в ненависти к Святому престолу?

– Нет, что ты. Наш сир Ягеллон – праведник в его представлении, добрый христианин и благородный рыцарь. Но и у него есть весомый повод превратить Грауштейн в геенну огненную.

– Какой же?

– Помнишь, на переправе я рассказывал тебе о том, с какими трудами обретались части святого Лазаря.

– Припоминаю. Его пятку, кажется, нашли где-то на востоке…

– В Полонии. И долгое время она обреталась в небольшом лехитском монастыре, что в местечке Брок.

– Брок? Погоди, так…

– Орден Святого Лазаря оставил о себе в Полонии недобрую память. Много лет назад его монахи-рыцари разграбили монастырь в Броке, похитив из него старую лехитскую святыню – пятку святого Лазаря. Им непременно надо было раздобыть хотя бы частичку своего святого покровителя, чтобы водрузить в Грауштейне. Обычное дело в здешних краях, многие ордены ведут самые настоящие войны за плоть давно умерших мучеников и святых. Некоторые мощи так часто меняют место жительства, что их впору считать кочующими!

– Сир Анжей Ягеллон – из Брока, а значит…

– Он лехит и, как все лехиты, не только ревностный христианин, но и обладатель непомерного гонора, который в сочетании с гипертрофированными представлениями о чести иногда выделяет при горении больше температуры, чем термитный снаряд. Лехиты не просто помнят старые обиды, они зачастую лелеют их, нарочно растравливая в памяти, и, говорят, могут помнить их веками. Сир Ягеллон, без сомнения, отлично знает историю своего родного Брока, как знает и то, что некогда предшественники приора Герарда разграбили его, украв тамошнюю святыню.

– Думаешь, он явился в Грауштейн, чтобы отвоевать свое сокровище?

– Для него этот кусок иссохшей плоти с парой желтых костей имеет большее значение, чем все мирские богатства. И уж конечно он не колеблясь рискнул бы за него жизнью. Только подумай, как ловко складывается план. Воспользовавшись стечением паломников, проникнуть в Грауштейн и высвободить украдкой «Керржес», натравив его на невинных и заставив пировать прямо посреди монастыря. Чтобы затем, воспользовавшись переполохом, стащить пятку и вернуть ее обратно в Брок. По-своему элегантно, разве нет?

– Пускай. А что до твоего приятеля, сира Нищей Вороны?

Гримберт коротко качнул головой:

– Он мне не приятель.

– Да? А мне казалось, вы сошлись с ним весьма накоротке.

Гримберт перевел дыхание и мысленно досчитал до десяти, чтобы унять злость.

– С ним, пожалуй, сложнее всего. Он определенно не так прост, как хочет выглядеть, более того, иногда мне отчетливо кажется, что за маской паяца и балагура угадывается нечто… другое. Точно под слоем краски проступает старый, наспех закрашенный герб. В одну минуту он кажется истым раубриттером – беспечным вечно бедным гулякой, болтуном и пьяницей, не следящим ни за карманом, ни за языком. Но в следующую…

– Да?