Fidem

Район складов не был знаком Гримберту, свободные часы он обыкновенно проводил, околачиваясь вокруг собора или неся свое бессмысленное дежурство на Южной башне, предпочитая не соваться в гущу монастырской жизни, этот водоворот из прокаженных, просыпающийся с рассветом и угасающий далеко за полночь. Шварцрабэ же ориентировался здесь так, будто провел в Грауштейне половину своей не очень длинной жизни. Легко нырял в неприметные улицы, которые для него должны были казаться едва ли не проспектами среди монастырских строений, но для «Серого Судьи» и ковыляющих следом «Жнеца» с «Варахиилом» могли бы показаться узкими ущельями.

Они миновали фабричный район, поспешно оцепляемый рыцарями приора Герарда, пузатые емкости для нефти, проржавевшие настолько, что выглядели скопищем разъеденных временем раковин причудливых моллюсков, после чего свернули наконец к складам.

Шварцрабэ не ошибся, место оказалось самым что ни на есть подходящим. Пробужденный к жизни после многих лет запустения Грауштейн не успел восстановить метаболизм во всем своем огромном теле, отчего некоторые его районы, особенно те, что располагались на окраинах, выглядели почти безлюдными. Здесь не толпились паломники, с криками бросающиеся навстречу любому прокаженному в рясе и взыскивающие благословения. Здесь не кряхтели портовые краны, поднимая на берег грузы, не звенели давно осточертевшие Гримберту колокола и не доносились безумные проповеди приора Герарда. Превосходное место для четырех рыцарей, желающих побеседовать без свидетелей. Или…

Или, к примеру, расстрелять своего собрата, если тот поведет себя ненадлежащим образом, мрачно подумал Гримберт, фиксируя положение в пространстве прочих раубриттеров, идущих следом за ним подобием конвоя. Даже если рыцари-монахи достаточно прытки, чтоб отреагировать на выстрелы, едва ли они поспеют достаточно быстро, чтобы спасти «Судью», если за него возьмутся всерьез…

– Здесь, – наконец решил Шварцрабэ, остановившись между высокими, в три этажа, пакгаузами. – Тут тихо и нам никто не помешает.

Удачный выбор, мысленно одобрил Гримберт. Здешняя земля не была истоптана рыцарскими ногами, более того, обильно поросла бурьяном и травой – верный признак того, что это место не пользовалось популярностью среди обитателей Грауштейна.

Выбив пыль из своих кюлотов, Шварцрабэ с самым непринужденным видом подмигнул «Серому Судье» как доброму приятелю.

– Сир Гризео, я провел в вашем обществе не так много времени, но нахожу, что вы мне симпатичны. Я знаю, вы не славитесь многословием, и чту вашу молчаливость образцовой рыцарской добродетелью, однако в данный момент вынужден просить вас отринуть ее, не запирая более свой язык.

По своему обыкновению Шварцрабэ говорил в полунасмешливой манере, которая казалась то напыщенно шутовской, то убийственно серьезной – в зависимости от того, куда в этот момент были устремлены его темные, озорно блестящие птичьи глаза.

– Почему вы думаете, будто мне есть, что сказать? – мрачно поинтересовался Гримберт.

Шварцрабэ вновь внимательно взглянул на него. И хоть глаза у него остались прежними смешливыми глазами сира фон Химмельрейха, за этой смешливостью вдруг обнаружилось нечто прохладное – как за разогретой солнцем крышкой колодца скрывается ледяная вода.

– Иногда я позволяю другим людям считать себя дураком. Обычно это происходит, когда я хочу сбыть им пару никуда не годных карт или поднять ставки. Но в этот раз речь идет не о паре медяшек, а о чем-то большем.

– Что вы имеете в виду? – вяло спросил Гримберт.

«Ржавый Жнец» и «Варахиил», следующие за «Судьей» не то как почетная свита, не то как конвой, остановились на некотором удалении от него. Однако, как заметил Гримберт, ни Рубака Томаш, ни Стерх из Брока не спешили покинуть свои бронекапсулы. Остались под защитой доспеха, настороженно внимая разговору и издавая негромкий скрежет изношенными торсионами.

Тоже понимают. Сознательно расположились так, чтобы держать его на мушке.

Скверно, подумал Гримберт. Весьма скверно разворачиваются события. Как будто мало захлопнувшегося, точно капкан, Грауштейна, мало смерти Франца Бюхера, мало недоброго внимания приора, так еще и раубриттерская свора, кажется, вздумала выдвинуть мне претензии.

Шварцрабэ удобно устроился на старой бочке, лежащей у складской стены, взобравшись в нее удивительно ловко для человека своего возраста и привычек.

– Только не валяйте дурака, сир Гризео. Мы все слышали ваш разговор с приором. Вы говорили с убежденностью человека, который знает, о чем говорит. И эта убежденность нам очень не понравилась. Разве не так?

Кабина «Ржавого Жнеца» со скрежетом разомкнулась, выпуская наружу Красавчика Томаша. Хромающий, скалящийся, клокочущий от злости, он пребывал в недобром расположении духа и не стремился этого скрыть.