Февральский дождь

У меня кружилась голова. Мне казалось, что я отрываюсь от земли и лечу навстречу ослепительному сиянию. Какой хороший сон. Я очнулся. В комнате было темно. Тихо щелкали настенные часы.

Раздался резкий телефонный звонок. Веру будто мучила икота – она едва справлялась с рыданием

– Нашей Женечки больше нет.

Глава 58

10 февраля. Я видел теперь себя как бы со стороны. Я не помнил, о чем только что думал, выключил ли электроплиту, закрыл ли двери квартиры, поставил ли на сигнализацию машину. Жизнь продолжалась. Но только как полуявь-полусон.

Когда я приехал, двери были полуоткрыты. В коридоре и на лестничной площадке стояли соседки. Я снял пальто и открыл дверь спальни. Женя лежала на широкой софе. Ее подбородок был подвязан. Руки вытянуты вдоль тела. Вера и Олег тихо рыдали и гладили ее. Дочь была еще теплая.

Я целовал ее исколотые руки. Вера причитала. Олег стонал, покачиваясь, закрыв глаза. Теперь Женю нельзя было поделить. Теперь она принадлежала всем. И – никому. К нам подошли и сказали, что нужно на какое-то время оставить умершую одну. Такова традиция.

Через полчаса я, Вера и Олег снова вошли в комнату. И застыли. Женя лежала, улыбаясь уголками губ.

Приходили ученики Жени. Дверь не закрывалась. Ее любимая собачонка Джерри выскочила и побежала вниз по лестнице. Олег кинулся за ней. Вернулся минут через сорок с убитым видом:

– Представляете, убежала.

Больше Джерри не видели.

На другой день гроб выставили в церкви. Я подошел и не узнал дочь. Женя была похожа на мертвую царевну из киносказки, но не на себя.

Приехал Витя. Сказал, что отцу нездоровится, а мама приедет позже. Передал записку. Вера прочла и протянула мне. Я узнал каллиграфический почерк отца: «С болью в сердце скорбим по поводу безвременной кончины любимой внучки Женечки. Видимо, каждому человеку судьбой предначертано определенное время существования на планете Земля. Ее облик навсегда сохранится в наших сердцах!»

Я недоумевал: что это? Старческий маразм? Нет, это не маразм. Это упакованное в формальные слова безразличие. Оскорбительно, но не удивительно.

В церкви пахло ладаном, и было душно. Стояла звонкая тишина. Лора сказала, что останется здесь до утра. Женя была для нее больше, чем подружка.

Я тоже хотел побыть эту ночь с дочерью в церкви. Но Лора сказала:

– Юрий Леонтьевич, давайте буду только я. Простите.

В этот вечер, накануне похорон, должен был приехать мой сын от первого брака Павлик с женой. Стасик был их крестным отцом. Наверно, ему нужно было появиться при них. Он позвонил мне. Удивительно подменятся смыслы у Стасика. Вот он звонит и говорит, что хотел бы приехать. Я говорю ему: приезжай. А он спрашивает меня:

– Ты действительно хочешь видеть меня?

Теперь получается, что не он инициатор встречи, а я. С этим убеждением он и будет жить дальше.

– Приезжай, – повторил я.

Когда мы сидели вчетвером, позвонила Ирина. Она собиралась приехать на похороны Жени, но хотела это согласовать.

Стасик немедленно выдал совет:

– Нет, лучше ей не быть. Вера может отреагировать очень нервно.

У Ирины был удивительный слух. Она вскипела.

– Передай Стасику, что на похороны не требуется приглашения. На похоронах не хотят видеть только злейших врагов.

У меня было такое чувство, будто я предал ее.

– Юра, не надо больше никаких слов. Я не приеду, – Ирина положила трубку.

– Это я виноват, не усмотрел – сказал я за столом. – Нельзя было отдаляться.

Стасик твердо сказал:

– Братан, ты ни в чем не виноват. Ты ни в чем не виноват, – повторил он. – И впредь можешь на меня положиться. С руками и ногами. Ты знаешь, я надежный человек.

Я смотрел на брата с удивлением. Его никогда не поймешь с лету. Хотя на этот раз, кажется, все ясно. Ему важно хорошо выглядеть в глазах своих крестных. И если я не должен, по его совету, ни в чем упрекать себя, то его и подавно.

– Не волнуйся, – сказал я. – То, как ты себя повел, мы обсуждать не будем.

Стасик, как ошпаренный, выскочил из-за стола, и закричал:

– Ну, знаешь, мое терпение лопнуло. Ты злобное насекомое! Я рву с тобой навсегда.

– Ну и убирайся, – зарычал я.

На отпевание в церковь пришли подруги и сокурсники Жени, ее ученики. Среди них выделялся высокий парень с ярким мужественным лицом и огромным букетом желтых хризантем. Я переглянулся с Лорой. Спросил взглядом: «Это он?» Девушка кивнула.

В отдалении стоял Стасик. В черных очках он был похож на слепого. Когда прощались, он среди последних подошел к гробу, склонился, губы его сморщились. Наверно, это должно было означать сдерживаемое рыдание. Он не поцеловал Женю в лоб, подобно другим, а как-то странно провел ладонью по контуру ее лица и всхлипнул.

Я взглянул на Лору. Она взглянула на меня. Что означал этот жест ладонью? Как можно лезть рукой к лицу? Где это видано, чтобы так прощались? Это мог бы объяснить только режиссер и актер этой сцены. Сам Стасик.