Февральский дождь

Отец повторял мне эти слова всю жизнь. И это было чем-то вроде самоотпущения грехов. Иногда я просто смотрел на него осуждающе, не говоря ни слова. А он все равно напоминал: не суди! Словно загораживался этой поговоркой, как щитом. Но раньше я терпел и уступал ему. А сейчас он своим отношением к моему горю, что называется, переступил. Дальше терпеть я не мог. Хотя и добиться мне от него надо было совсем чуть-чуть.

– А если бы не началась война? Как бы сложились твои отношения с мамой? Ты бы жил с ней?

Отец не ответил категорически – мол, конечно, жил бы. Он задумался.

– Зачем тебе знать? – спросил он. – Что тебе даст мой ответ?

– Правду.

– Зачем тебе правда? На кой черт она тебе сдалась? – сдержанно вскипел отец.

– А зачем тебе не нужна правда? – как мог, спокойно спросил я.

Отец помолчал озадаченно и рявкнул:

– Не путай меня! Насобачился вопросы задавать. Не любишь отца – не люби. Не уважаешь – не уважай. Без тебя есть кому любить и уважать. Но даже не пытайся прижать меня к стенке. Не пытайся унизить.

Он уже привык к той истории жизни, которая сложилась в его голове. А я вынуждал его провести ревизию. Не бывать этому! Я понял, что мне его не сдвинуть. Хорошо, тогда пусть ответит хотя бы на один вопрос.

– В июне 41-го тебя мобилизовали. В конце июля родился я. А в ноябре ты прислал свою фотографию. На обороте твоей рукой был написан адрес: Барабинск.  До Омска всего 350 километров. Что тебе мешало отпроситься на день? Рано утром выехать – поздно вечером вернуться? Просто объясни, что тебе мешало?!

– В Барабинске шло формирование сибирских частей. Я был привлечен в качестве писаря. Я не мог уехать ни на один день, – ответил отец.

– Но ты мог позвать маму. Она сама родом из Барабинска. Ей было где там остановиться. Она бы точно приехала со мной. Что мешало ей приехать к тебе? Ты этого не хотел? Она не захотела?

– Вот ее и спроси, что ей мешало, – отвечал отец.

В эту минуту я еще раз спросил себя: к чему все эти выяснения? Может, сказывается профессия? Манера советской журналистики во всем дойти до сути? Отчасти так и было. Работа наложила отпечаток. Но не тянет ли других людей к тому же самому, никаких не журналистов? В чем же тяга? Не в магните ли правды?

А отец, пользуясь паузой, уже разворачивал тему разговора в свою сторону.

– Братья твои давно уже взрослые мужики. У Вити своих уже трое, а ты грозишь ему морду набить. Стасик далеко пошел, но ты никак не хочешь это признать. И они между собой прекрасно ладят. Не пытайся себя оправдать, а других очернить. Сам свернул на скользкую дорожку. Сам и получил фунт лиха.

Глава 61

Что было, то было. На скользкую дорожку я ступил. Об этом и грозилась Вера рассказать Жене и Денису…

Чем больше я лишался денег, тем больше к ним стремился. Мы с Максом решили взять сберкассу – отделение государственного банка. Там сидели две тетки. Если их хорошо припугнуть, они отдадут бабки без звука. Мы выберем момент, когда в сберкассе не будет ни одного крепкого мужика. Макс встанет в дверях, я подойду к кассе. Или наоборот. Мы еще не распределили роли. В конце концов, это не так важно, кто будет брать деньги, а кто стоять в дверях. Важно – придумать, чем будем угрожать. Ствола у нас нет, Макс сделал два муляжа, но даже тетки разберут, что это деревянное фуфло.

Настоящий ствол брался раздобыть «Фашист» (кличка). Сашка Кайзер, наш как бы кент. Но он что-то темнил, не делился своими планами, корчил из себя крутого. Если бы у нас получилось, он наверняка забрал бы себе половину денег. Хотя всего-навсего потоптался бы у входа в сберкассу. Такое он поставил условие – он добывает ствол, но во время налета стоит на стрёме и при этом его доля – половина куша.

Объяснял он это так: мол, если мы погорим, то все равно признаемся на допросе, что это он раздобыл ствол. А значит, ему припаяют куда больше. Мы возбухали, что он слишком плохо о нас думает, а он: «Приматы узколобые, хорош гоношиться, вы еще не знаете, как менты умеют раскалывать».

Мы с Максом решили: провернем с «Фашистом» это дело, а потом будем «работать» только вдвоем. Мне нравилось слово «работать» применительно к грабежам. Звучит солидно, и хочется себя уважать.

Сегодня Кайзер почему-то не появился. Мы с Максом весь вечер проторчали на лестничной площадке третьего этажа жилого дома, откуда комната сберкассы была, как ладони. В который уже раз засекли время, когда приехали инкассаторы. По ним можно было проверять часы. Сберкасса работает до 20.00 вечера. Инкассаторы появляются в 19.30. Значит, мы налетим в 19.00.

Кайзер где-то пропадал и весь следующий день, а вечером отец меня огорошил. Оказывается, в городе чепэ, только об этом не объявляют. В стрелковом клубе какой-то парень убил девушку-инструктора. Я сразу понял – это дело рук «Фашиста».

– Поймали его? – спрашиваю.

– А куда бы он делся, – отвечает отец. – Отстреливался, засранец. Жаль, не прикончили.

От этой новости я холодею, и потом меня бросает в жар. И все это в одну секунду.

– Подполковник Кайзер останется без погон, – тоном прокурора сказал отец.

«Фашист» был сыном горвоенкома.