Февральский дождь

Я собрался с духом, вошел в палату и в очередной раз соврал дочери. Сообщил, что нашлись врачи, которые лечат ту самую редкую азиатскую лихорадку, которую она, судя по всему, подхватила в Лондоне.

– Только придется терпеть высокую температуру, – сказал я.

Женя приободрилась:

– Папочка, я все выдержу.

Пришел Ленин. Попросил всех выйти из палаты и полчаса обследовал Женю. Пришла медсестра фонда и сделала первый укол. Минут через сорок начала подниматься температура. Через час она достигла сорока градусов. Вся в поту, Женя металась на постели. Так продолжалось несколько часов. Потом температура опустилась почти до нормальной, и боли прекратились.

Олег вызвался подвезти меня до метро. Гнал так, будто за ним велась погоня. Без нужды перестраивался из ряда в ряд, резко тормозил на светофорах и первым вырывался вперед, когда зеленый свет только должен был зажечься.

И говорил, говорил, говорил…

– Вы никогда не понимали, Юрий Леонтьевич, что чувства родителей к детям – это одно, а чувства мужа и жены – совсем другое: они более глубокие. Женя для меня все, остальные – ничто. Понятно, что вы дали жизнь, вспоили-вскормили. Но дальше-то жить вашему ребенку суждено с другим человеком. Для вас – чужим, для нее – родным. Вы всегда это не понимали, и добились своего: Женя говорила, что меня любит больше, а на самом деле лучше относилась к вам, родителям. И я страдал от этого. Да, я ее обижал, был с ней сух, мог подолгу не разговаривать. Но это была всего лишь моя реакция на ее отношение ко мне. Вам этого не понять. Вы никогда никого так не любили, как я Женю. Для меня брак – прежде всего духовный, а не сексуальный союз.

– И поэтому не хотел ребенка?

– Нельзя заводить ребенка при таких непрочных отношениях.

– Ребенок как раз и мог бы упрочить ваши отношения.

– Я никогда до конца не был уверен в Жене.

– Если бы родили раньше, сейчас у тебя мог бы остаться сын. Или дочь.

– По самому больному бьете, Юрий Леонтьевич. Ну, тогда я тоже скажу: это ведь случилось не просто так.

Я насторожился:

– Ты о чем?

Олег молчал, играя желваками. Он очень хотел сказать что-то, но не мог. Но можно было догадаться: если бы сказал, то досталось бы и мне. Я решил помочь ему.

– Тебе станет легче, если будешь считать виновным меня?

– Вы исповедались, когда крестились?

– Нет.

– Почему? Ведь исповедь – обязательная часть крещения?

– Священник не сказал этого.

– Ну, понятно. Как он мог это сказать? Он же видел, что ваше желание покреститься – чисто формальное. Вы приняли веру Христову без очищения души. Зачем вы это сделали? На что рассчитывали? Решили принять веру в Бога, не веря в Бога. Думали, Бог не заметит вашего обмана и поможет Жене? Но так не бывает. Бог все видит. Потому и не хочет пощадить Женю.

Кончились новогодние каникулы. Стасик вернулся из Финляндии. Женя ждала его каждый день. Он не приезжал.

Я не выдержал, позвонил ему. Феня сказала, что Стасик спит, и будить его она не решится. Спит средь бела дня? Ну-ну. Я попросил ее передать брату мой вопрос: как он будет смотреть в глаза племяннице?

– Нормально он будет смотреть, – жестко ответила Феня.

Я сидел перед компьютером и думал о том, что еще недавно показалось бы мне чушью. Если Жене стало легче – это не случайность. Рак не дает больному ни малейших послаблений, не отступает ни на минуту. И если температура стала нормальной, это чудо.

Но утром позвонил Олег и с горечью сообщил, что температура поднялась, как и прежде, до 38,5.

Ирина уехала в Пущино. Я был один в московской квартире. Повесив трубку, я опустился на колени перед иконой Казанской Божьей Матери…

Глава 55

На другой день, после очередного укола, Женя осторожно поинтересовалась, справится ли ее сердце. Она не просто так спросила. Померили давление. Оно не было высоким. Но сердце билось с частотой 140 ударов в минуту. Я сжал дочери пальцы

– Надо держаться, доченька. Надо держаться!

Женя часто закивала головой. Конечно, она будет держаться, нельзя падать духом. Она зашлась в кашле.

Я вышел из палаты.

Через неделю медсестра фонда взяла у Жени кровь на анализ. Потом позвонил Борис Семенович.

– Количество лимфоцитов показывает, что идет восстановительный процесс, интоксикация спадает. Опухолевые клетки стали менее злыми.

– Разве можно судить о ходе лечения только по анализам крови? – спросил я, вспомнив, что у Ирины накануне операции кровь была почти идеальной.

– Нам этого достаточно, – ответил Борис Семенович.

– Можно как-нибудь снижать температуру? – спросил я.

Борис Семенович сочувственно вздохнул:

– Нет, придется, терпеть. Снижение температуры автоматически снизит эффективность действия препарата.

– У Жени усиливается кашель. Как это объяснить?

– Через мокроту выходят разрушенные раковые клетки.

Я сжал телефонную трубку. Уж лучше бы этот прохвост придумал что-нибудь другое. И он бы, конечно, придумал, если бы знал, что кашель начался до лечения.