Февральский дождь

Вера понимала, что я имею в виду. Мы жили в Павлодаре в моей трехкомнатной квартире, после разных ухищрений она досталась сестре Веры.

Но жена уже выводила на позиции тяжелую артиллерию

– Когда-то ты не хотел Дениса, а сейчас в наглую отказался от него. Поговори с психологами, они тебе скажут, что ребенок еще в утробе матери чувствует, что он нежеланный.

Я потерял дар речи. Надо же возвести такую теорию. Как убедительно. А главное, как безобразно я выгляжу.

– Тебя послушать, так я – просто монстр, – пробормотал я.

Вера дурашливо всплеснула руками:

– Наконец-то ты сам это понял!

– А вы все, стало быть, хорошие люди?

– Мы – нормальные!

– А я, значит, ненормальный?

– Обратись к психиатру.

После этого разговора я не мог работать. Из головы не выходило: может, со мной действительно что-то происходит? То, что у меня нервное перенапряжение, не было сомнений. Я давно уже не мог заснуть без снотворного. А когда не спится, тогда вспоминается…

Глава 32

1952-й год. Отец носит погоны старлея, но в военных городках мы не живем. Там боевые офицеры с семьями, а отец теперь – военный строитель. Топограф-геодезист, он закладывает так называемый нулевой цикл – фундаменты. То ли для установок противоракетной обороны, то ли для радиолокационных станций. Стройки сверхсекретные.

По сравнению с Муромцево подмосковные деревни убоги. Порушенные дома, заполненные водой воронки от бомб и снарядов. Здесь гораздо реже, чем в Сибири, светит солнце. Оттого все выглядит серо и даже мрачно, особенно поздней осенью и зимой. А мы приехали как раз осенью.

Мы снимаем угол у одинокой старушки Марфуши. Она сразу предупреждает родителей, что за мной нужен глаз да глаз. Нельзя мне ходить в лес. Здесь шли страшные бои. Саперы спешили, разминированы только огороды. Но я нарушаю запрет …

Мне уже приходилось видеть, как умирает человек. На моих глазах больше года уходил дед Василий. Я видел, как мой дружок попал под колеса полуторки. Мы катались на коньках, уцепившись проволочными крючками за проходящие полуторки. Он не удержался на ногах… Здесь, в Подмосковье, я впервые увидел, что остается после гибели множества людей. Траншеи, землянки, доты, дзоты еще не полностью ушли в землю. Чуть копнешь носком ботинка – странная слизь и мелкие белые черви. Это трупные черви. А слизь на сапогах, ремнях, касках, бляхах, деталях оружия – переваренная червями человеческая плоть. Тела наших бойцов были убраны похоронными командами, но едва ли они притронулись к трупам немцев.

Меня лихорадило от лесных находок. Оружие вообще вызывало трепет. Я очищал винтовки от грязи и ржавчины. Сушил патроны. Уходил подальше в лес и нажимал на курок. Но патроны безнадежно отсырели. Я откопал в блиндаже несколько оружейных ящиков и сложил в них свое богатство. Трофеев хватило бы для небольшого музея. Но я увлекся и потерял бдительность. Марфуша меня выследила и доложила отцу. Отец побросал винтовки, мины и гранаты в Москву-реку и велел маме не спускать с меня глаз. А быть у нее на глазах я мог только дома. Началось сущее заточение.

Взрослые ведут свои разговоры, я слушаю. Оказывается, скоро у меня появится еще один брат. Отец неуклонно идет к своей цели, не сомневаясь, что у него будет еще один сын. А мама колеблется. Ее беспокоит материальная сторона. Отец получает больше, чем в Муромцево, но ненамного. Она делится своими сомнениями с Марфушей. Старушка говорит: «Где двое, там и третий проболтается».

Так на свет появился Витя. Витенька. Такой же неспокойный и горластый, как и Стасик. Спокойных детей мама не могла рожать по душевному состоянию. Маме теперь некогда заниматься Стасиком, а тому всего три года. Маме надо высыпаться. Пока она спит, я занимаюсь и Стасиком и Витенькой.

У меня обычные страхи няньки. Как бы чего не проглотили. Как бы чего не затолкали себе в ухо или в нос. Как бы не опрокинули на себя чайник с кипятком. Но самое страшное – детский рев. Кто придумал эти погремушки? Сколько ни тряси – ноль внимания. Или еще больше рева.

Но удивительное дело. С появлением третьего сына скандалы в семье не стихли, а усилились. Мама понимала, что теперь-то муж никуда не денется, и стала брать реванш за все свои обиды. Главным требованием было немедленное заключение брака. Но отец под разными предлогами тянул резину. (Он сводит маму в загс только лет через пять). Так они и жили, сводя старые и накапливая новые счеты.

Школа здесь необычная своими учителями. Они странные. Когда что-то объясняют, сами заглядывают в учебник. Или по тетрадке читают. Среди них больше мужчин, бывших фронтовиков. Один без руки, у другого черная повязка на глазу, третий ковыляет на протезе. Но все – добрые дядьки, двоек не ставят. Школа должна давать знания? Какое заблуждение! Школа должна развивать желание получать знания. Вот эти добрые инвалиды войны развивали. Мы, ученики, все как один много читали. А кто пристрастился к чтению, тот хотя бы отчасти живем книжно, в соответствии с нарисованными писателями идеалам.