Февральский дождь

В Павлодаре родители с апреля по сентябрь жили на даче. А здесь где будут лето проводить? Там отца каждую субботу старые компаньоны возили ловить рыбу. А здесь? Витя повезет? Ага, щас.

Здесь не будет хватать казахстанского солнца, а зимой тепла. Окна квартиры выходят на север. И все эти нехватки (плюс каждодневный стресс) в сумме лишат родителей нескольких лет жизни.

Поборником идеи съехаться был Витя. Не сомневаюсь, что им двигала сыновняя забота – спасти маму и папу от националистов. Но что в результате? Между тем, появились сообщения, что всплеск национализма в Казахстане идет на спад. (Я этому ничуть не удивлялся. Не было в СССР более добродушного, более обрусевшего народа, чем казахи). Узнав об этом, отец досадливо морщился, а мама припоминала ему свои опасения. Но что-то исправить было уже невозможно.

Ремонтом занимался Витя. Пытался подключить меня. Но я сказал ему, наверно, резковато – оттого, что слишком кратко: давай, Витя, сам. Некогда мне было мотаться в Коломну. Одна командировка за другой. А бывший морской пехотинец еще нигде не работал. Но он страшно обиделся. И даже соорудил обвинение. Мол, я не хочу заботиться о родителях. Похоже, Витя считал, что моя пишущая машинка работает сама по себе. Типа скатерти-самобранки.

Раньше, когда братья жили в других городах, забота о родителях лежала на мне. Я помогал с ремонтом квартиры, возил их на дачу, работал там лопатой, ублажал отца рыбалкой. Так продолжалось больше двадцати лет. Теперь же, когда мы съехались, я считал, что пришло время братьям позаботиться о родителях. Нет, я не устраняюсь. Но отойду в заботе на второй план. И это будет справедливо.

Я осматривал квартиру. Ремонт получился убогим. Хотя едва ли Стасик дал Вите мало денег. Я вошел боком в 4- метровую кухню и не поверил своим глазам. Наверно, при покупке в голове у Вити шла борьба между эстетом и экономом. Гарнитур, будто сделанный одним топором, без применения других инструментов, не оставлял сомнений в победе эконома. Если комната напоминала одиночную камеру, то кухня – карцер. Мамин карцер. Позже у Стасика вырвется: «Не могу видеть это убожество». Он имел в виду не только кухонный «гарнитур», но и всю квартиру в целом. Понятно, он воспринимал новое жилище родителей в сравнении со своим, уже московским…

За столом уже сидели Витины дети. Девочка и мальчик. (Старшая дочь где-то гуляла). Им хотелось есть. Они украдкой таскали с тарелок, уверенные, что взрослые ничего не замечают. Отец осуждающе посматривал на Витю. Витя сдвигал брови, шикал на отпрысков. Но они воспринимали это, как игру. Снова хватали. Ко мне они обращались на «ты», только хранитель устоев этого как бы не слышал. Я тихонько сказал им, что в детстве обращался к теткам и дядьям исключительно на «вы». Детки меня насмешливо выслушали и продолжали «тыкать».

Под столом сопел и устраивался поудобнее жирный лабрадор. Собака тоже плохо поддавалась дрессировке, не хотела правильно вести себя под столом. Ворочалась, пыхтела и добавляла в атмосферу специфические ароматы.

– А он не укусит? – спросила Женя, присаживаясь за стол.

– Нет, он добрый, – сказали дети.

– А вдруг я на него нечаянно наступлю?

– А ты не наступай, – сказал Витя.

– Почему я должна напрягаться? – удивилась Женя.

– А ты не напрягайся, – посоветовал Витя.

– Ну, вы даете! – не выдержал Олег.

Откуда ему было знать, что дядя Витя страсть как любит, чтобы все восхищались его детьми и собакой. Ну, вот есть такая особенность у человека.

Отец сел во главе стола, положив рядом исписанные листы бумаги. Изготовился читать свои стихи. Витя устроился по правую руку от отца. Для него это имело значение – кто где сидит. Рядом с Витей погрузилась в стул его волоокая жена Галя, по фамилии Пятак, родом из Полтавы.

Отец водрузил на нос очки и начал читать свои стихи. Галя подняла очи в потолок и выразительно прошептала: «Тоска!» Стихи были, прямо скажем, не ахти. Но пантомима Гали мне не нравилась еще больше.

Глухая мама сидела с неподвижным лицом и что-то тихонько напевала. Я прислушался и не поверил своим ушам. Неужели гимн Советского Союза?

– Что ты напеваешь, мама?

– Несчастная наша страна! – с гражданской болью отвечала мама.

Напротив Вити села тетка Катерина. Полковница старалась не встречаться с племянником глазами. Значит, накануне поссорились. Как наследник, Витя был не очень-то вежлив с благодетельницей. Нельзя исключать, что она читала в его глазах пушкинское: «когда же черт возьмет тебя?»

Среди особенностей Вити была страсть к гречневой каше с сахаром. Сейчас он дивил народ иначе. Тщательно накладывал себе полную тарелку разных блюд, чтобы всего было понемногу. Будто готовил позицию к бою.

А Стасик чего-то не приезжал.

Все поглядывали на часы. О том, чтобы сесть за стол, не дождавшись Стасика, не могло быть и речи. Отец свято был уверен, что тем самым хранит устои.

– Стасик, солнышко наше, где же ты? – покончив с гимном, стонала мама, обращаясь к Стасику через астрал.

– Не переживай, – утешал ее Витя. – Приедет, никуда не денется.

– Нашел работу? – спросил я его.