Он жил в Сухуме под присмотром матери, которая даже одежду ему выбирала (выбирала — громко сказано: черный низ, белый верх да черные остроносые туфли). Общался с родственниками, с друзьями из не слишком значительной в Сухуме интеллигентной прослойки. Среди его тогдашних приятелей — журналисты, учителя, биологи и ботаники; вспомним о Сухумском ботаническом саде и обезьяньем питомнике.
Фазиль отнюдь не пренебрегал дружескими посиделками. Как вспоминают его тогдашние знакомые, он не был молчуном, всегда был готов поддержать разговор, но никогда не был инициатором веселья или просто оживленного по-кавказски разговора. Впрочем, мы уже упоминали, что в то время фамилия Искандер для Сухуми — это прежде всего старший брат Фазиля, весельчак и тамада, душа всех компаний Фиридун, торговый работник, помогавший, как написал Фазиль в анкете Литинститута, матери, служившей «в одном из ларьков Абхазторга г. Сухуми».
Платили в Абхазском отделении Госиздата сущие гроши, но перспектив получать больше не было. Спасали, конечно, гонорары: в это время Фазиль публикует в разных журналах и газетах несколько десятков стихотворений. Некоторые он умудряется печатать дважды, например «Балладу о рыбном промысле» — и в журнале «Пионер», и в «Литературной газете». Кстати, публикацию в «Литературной газете» представил публике в нескольких словах его знаменитый земляк Георгий Гулиа. Искандер назван там молодым талантливым поэтом, но самое главное — Гулиа вывел формулу, к которой с тех пор (с 12 декабря 1959 года!) неизменно прибегали все писавшие об Искандере (что о стихах, что о прозе): «Пишет по-русски, но в его стихах — абхазское поэтическое видение мира».
Полагаем, о литературной судьбе Георгия Гулиа молодой Фазиль задумывался не раз, ища некую модель, некий ориентир для судьбы своей. Писатель Георгий Гулиа (1913–1989) был сыном одного из отцов-основателей абхазской литературы, первого (по мнению ряда исследователей) абхазского писателя, одного из создателей современной абхазской письменности Дмитрия Гулиа. Георгий Дмитриевич Гулиа — автор многих книг. Среди них — рассказы, повести, романы из абхазской жизни? и даже исторические романы на материале, от Абхазии далеком, вроде популярных в советское время «Фараона Эхнатона» или «Суллы». Так вот, Георгий Гулиа написал все свои книги по-русски. Более того, он всю сознательную жизнь жил в Москве, куда переехал в тридцать с небольшим, работал в «Литературной газете», был женат на русской.
Вот что писал о Гулиа его коллега по «Литературке» Юрий Изюмов:
«В „ЛГ“ Гулиа вел самый важный и самый трудный раздел — писательских публикаций. Почему самый важный — понятно: ведь только они представляли на ее страницах собственно литературу. Критика, литературоведение — всего лишь древесные грибы на ее могучем стволе. Почему самый трудный? Да потому (повторяюсь), что в Союзе писателей СССР, чьим органом являлась „ЛГ“, состояло десять тысяч человек, десять тысяч творческих личностей со всеми их замечательными, но порой непереносимыми особенностями. И на всех — одна полоса в неделю, 52 полосы в год. Опубликоваться на ней было вожделенной мечтой каждого члена Союза.
Всех того достойных рано или поздно напечатать, никого при этом не обидев, выдержать бурный натиск одних и изощренные интриги других — со всем этим прекрасно справлялся Гулиа с его дипломатичностью, доброжелательством, терпением, а главное, подлинной мудростью. <…> Зоркий глаз Георгия Дмитриевича выискал в безбрежном литературном потоке множество новых талантов, получивших известность после публикации в „Литгазете“. Например, Андрея Вознесенского — именно в „ЛГ“ он дебютировал одним стихотворением».[28]
А еще до переезда в Москву Гулиа успел поработать инженером-мостостроителем, побывать в роли министра культуры Абхазии, подвергнуться угрозам со стороны Берии и быть удостоенным личного упоминания Сталиным.