Фазиль. Опыт художественной биографии

Не случайно мы обозначили время выхода работы Ивановой — 1990 год. Здесь и далее, на наш взгляд, критик пытается приписать Искандеру скорее свои собственные взгляды, созвучные популярным общественным веяниям тех лет. Как и каждый большой писатель, к политике, идеологии Искандер абсолютно не сводим. Кем он совершенно точно не был, так это условным «либералом», радовавшимся распаду империи и глумящимся над ее павшей символикой. Но и мракобесом, оплакивающим смерть СССР, тоже не был. Писатель, полагаем, и не должен быть либералом либо мракобесом. Он должен быть писателем.

Но пока до смерти СССР еще далеко. Искандер пожил в Москве, поработал в российской глубинке — и вот это самое стихотворение, где автор якобы подчиняется «отработанным десятилетиями канонам»:

УТРО
Я шел рассветом вдоль межи
Над тихим полем желтой ржи.

Дул встречный ветер и, казалось, —
Под гребнями ржаных валов
До горизонта прогибалась
Земля под тяжестью хлебов.

А на востоке — цвета бронзы —
Вставало медленное солнце.

Хлеба у края небосвода
Его восходом зажжены.
В такой вот час, наверно, кто-то
Придумал герб моей страны.

Рифмы, надо признать, не слишком удачны. «Бронзы — солнца» — это вообще маленькая катастрофа. Но центральный образ, рождение герба империи из самой природы, сочетание в нем золота хлебов и солнечного металла, само присутствие автора при этом безусловно сакральном процессе — впечатляет и сегодня.

Однако есть в сборнике стихи, о которых сказать что-нибудь хорошее не получится. Нет, все они точны версификационно, прошли нормальную, толковую редакторскую обработку. Все они — а вот это уже редкость! — представляют собой высказывания, в которых автор знает, что хочет сообщить аудитории. Нет такого, чтобы носиться взад-вперед по волнам его вдохновения. Но и вдохновение, увы, иной раз найти сложно.

Есть прагматические высказывания типа «за всё хорошее, против всего плохого» («Мне право дано», «Пастух», «Доброе слово»). Есть признания в любви родной земле — порой совсем дежурные, порой искренние, но не очень складные («Желтая пыль на моих башмаках…»). Есть краткие конспекты будущей прозы («Ночная ловля рыбы», «Сыр», «Рассказ о Бочо» — неплохо, но в прозе было бы — и будет! — куда лучше).

Наверное, следует согласиться с Натальей Ивановой, которая пишет, что в ранних стихах Искандера еще встречаются языковые оплошности, стилевые шероховатости: «он, небо ревом рвя на части» («Испытание самолета»), «Пришел старик наведать сына» («Горец и шахта»), «Болит от горя голова, / Но в сердце гнев, бушуя, / Сквозь зубы выдавил слова» («Баллада о мальчике, который спас Спартака»). В общем, дополнительная редактура могла бы большинство из этих проблем снять.

Но есть и по-настоящему классные стихи. Вот, например, фрагмент из стихотворения «Патрон»:

Пустыми глазами глядит в шалаш
Расстегнутый патронташ.
Все спят. Но костер еще не потух —
Патроны свои заряжает пастух.

Медленно перевернув патрон,
К свету его наклоня,
Вбивает в него тугой пистон,
Как гвоздь в копыто коня.

Потом газеты невнятный шорох
И струйкой в патроны втекает порох.
<…>

Патронов округлые бока
Свет освещает жидко,
И каждый теперь похож на бокал,
Смертельного полный напитка.

Зверь ли, бандит ли — такой бокал
Валит с ног наповал.
И только медведь, встречаясь в пути,
Выдерживает порой до пяти.

Это продолжение традиции советской баллады — ранний Тихонов, Багрицкий, Луговской, Симонов. Известно, что Симонова-поэта молодой Искандер уважал, отправлял свои стихи ему на оценку, даже удостоился от мэтра публичной похвалы.

В такой балладе важна тотальность, эпичность взгляда при использовании абсолютно конкретных деталей. Автор не разменивается на пустяки вроде личных отношений, ему интересен весь мир, он «хищным взором» выхватывает и описывает конкретные предметы и подробности. Здесь это — описание процесса подготовки патронов и, конечно, очень эффектная концовка — выдерживающий до пяти зарядов медведь! А читатели не знали. И мы не знали. Знание пусть и бесполезное, однако новое и романтическое.