Фараон

– Ну, какое это правление, Пентуэр? – ответил с улыбкой верховный жрец. – Правда, он открыл новые военные школы, увеличил количество полков, вооружает весь народ, обещает праздники простолюдинам… Но что из этого выйдет? Ты держишься вдали от него и потому ничего не знаешь, а я уверяю тебя, что он, отдавая приказания, совсем не задумывается: кто что сделает, есть ли на это средства, какие будут последствия… Тебе кажется, что он правит. Это я правлю. Я продолжаю править. Я, которого он прогнал от себя… Это дело моих рук, что сейчас притекает меньше налогов в казну. Но я же предупреждаю крестьянские бунты, которые давно бы уже вспыхнули. Я умею добиться того, что крестьяне не бросают работ на каналах, плотинах и дорогах. Я, наконец, уже два раза удержал Ассирию от объявления нам войны, которую этот безумец может вызвать своими распоряжениями. Рамсес правит! Он только создает беспорядок… Ты видел образец его хозяйничанья в Нижнем Египте: он пил, кутил, заводил все новых и новых девчонок и будто бы интересовался управлением номами, ровно ничего в этом не понимая. И что хуже всего – сошелся с финикиянами, с разорившейся знатью и всякого рода предателями, которые толкают его на гибель.

– А победа у Содовых озер? – вставил Пентуэр.

– Я признаю за ним энергию и знание военного дела: вот и все его достоинства. Скажи по совести: выиграл ли бы он сражение у Содовых озер, если бы не твоя помощь и помощь других жрецов? Ведь я же знаю, что вы сообщали ему о каждом движении ливийской орды… А теперь подумай, мог ли бы Рамсес, даже при вашей помощи, выиграть сражение, например, против Нитагора? Нитагор – это мастер, а Рамсес – только еще подмастерье.

– Но к чему приведет твоя ненависть? – спросил Пентуэр.

– Ненависть? – повторил Херихор. – Неужели я стану ненавидеть этого хлыща, который к тому же напоминает оленя, загнанного охотниками в ущелье? Я должен, однако, признать, что его правление настолько губительно для Египта, что, если б у Рамсеса был брат или если бы Нитагор был помоложе, мы бы уже отстранили нынешнего фараона.

– И ты стал бы его преемником? – вырвалось у Пентуэра.

Херихор нисколько не обиделся.

– Ты удивительно поглупел, Пентуэр, – сказал он, пожимая плечами, – с тех пор как стал заниматься политикой на свой страх и риск. Конечно, если бы Египет остался без фараона, я был бы обязан принять власть, как верховный жрец Амона Фиванского и председатель верховной коллегии жрецов. Но зачем мне это? Разве я не пользуюсь в течение десяти с лишним лет большей властью, чем фараон? Или разве сейчас я, отстраненный военный министр, не делаю в государстве того, что считаю нужным? Те самые верховные жрецы, казначеи, судьи, номархи и даже генералы, которые избегают меня теперь, все равно должны исполнять каждый тайный приказ верховной коллегии, скрепленный моей печатью. Найдется ли в Египте человек, который не исполнил бы такого приказа? Ты сам посмел бы противиться ему?

Пентуэр опустил голову. Если, несмотря на смерть Рамсеса XII, сохранился тайный Высший жреческий совет, то Рамсес XIII должен или подчиниться ему, или вступить с ним в борьбу не на жизнь, а на смерть.

За фараона весь народ, вся армия, многие жрецы и большинство гражданских чиновников. Совет может рассчитывать всего на несколько тысяч сторонников, на свои богатства и отличную организацию. Силы совершенно неравные. Но исход борьбы все же очень сомнителен.

– Так вы решили погубить фараона? – спросил Пентуэр шепотом.

– Вовсе нет! Мы хотим только спасти государство.

– Как же должен поступить Рамсес XIII?

– Не знаю, как он поступит, – ответил Херихор. – Но я знаю, как поступил его отец. Рамсес XII тоже начал править как невежда и самодур. Но когда у него не хватило денег и самые ревностные сторонники его стали относиться к нему с пренебрежением, он обратился к богам. Окружил себя жрецами, учился у них и даже женился на дочери верховного жреца Аменхотепа… А потом прошло десять-двенадцать лет, и он пришел к тому, что сам стал верховным жрецом, и не только благочестивым, но даже весьма ученым.

– А если фараон не послушает этого совета? – спросил Пентуэр.

– Тогда мы обойдемся без него, – ответил Херихор.

А затем добавил: