Фараон

– Послушай меня, Пентуэр, – я знаю не только, что делает, но даже что думает этот твой фараон, который, впрочем, не успел еще торжественно короноваться и в наших глазах – ничто. Я знаю, что он собирается сделать жрецов своими слугами, а себя мнит единственным повелителем Египта. Но это не только безрассудно, но даже измена. Не фараоны – ты это знаешь – создали Египет, а боги и жрецы. Не фараоны определяют день и высоту подъема воды в Ниле и регулируют его разливы. Не фараоны научили народ сеять, собирать плоды, разводить скот. Не фараоны лечат болезни населения и наблюдают, чтобы государство не подвергалось опасности со стороны внешних врагов. Что было бы, скажи сам, если б наша каста отдала Египет на произвол фараонов? Мудрейший из них имеет за собой опыт каких-нибудь двух-трех десятков лет. А жреческая каста наблюдала и училась в продолжение десятков тысяч лет. У самого могущественного повелителя только одна пара глаз и рук. У нас же тысячи глаз и рук во всех номах и даже в иностранных государствах… Может ли деятельность фараона сравниться с нашей? И в случае разногласий кто должен уступать: мы или он?

– Что же мне теперь делать? – спросил Пентуэр.

– Делай, что тебе приказывает этот юнец; только не выдавай священных тайн. А остальное предоставь времени. Я искренне желаю, чтобы юноша, именуемый Рамсесом XIII, опомнился, и думаю, что так и было бы, если б… если б он не связался с мерзкими предателями, над которыми уже нависла рука богов.

Пентуэр распрощался с верховным жрецом, полный горестных предчувствий. Он не пал, однако, духом, зная, что то, чего он добьется для народа в ближайшее время, останется, даже если жрецы возьмут верх.

«В самом худшем положении, – думал он, – надо делать все, что мы можем и что от нас требуется. Когда-нибудь все это наладится и нынешний посев даст свой урожай».

Все же он решил не волновать народ. Напротив, готов был успокаивать нетерпеливых, чтобы не создавать фараону новых затруднений.

Несколько недель спустя Пентуэр въезжал в пределы Нижнего Египта; по дороге он приглядывался к крестьянам и рабочим, из числа которых можно было бы выбрать делегатов в собрание, созываемое фараоном.

Всюду видны были признаки сильнейшего возбуждения: крестьяне и рабочие требовали, чтобы им был дан седьмой день для отдыха и чтобы им платили за все общественные работы, как это было прежде. И только благодаря проповеди, которую вели жрецы разных храмов, не вспыхнул еще бунт и по крайней мере не прекращались работы.

Кроме того, его поразили и кое-какие новые явления, которых еще месяц назад он не замечал.

Во-первых, население разделилось на две партии. Одни были сторонниками фараона и врагами жрецов, другие восставали против финикиян. Одни доказывали, что жрецы должны выдать фараону сокровища Лабиринта, другие шептали, что фараон слишком покровительствует иностранцам. Но особенно поразил его неизвестно кем пущенный слух, будто Рамсес XIII проявляет признаки сумасшествия, как его сводный старший брат, отстраненный поэтому от трона. Этот слух распространился среди жрецов, чиновников и даже крестьян.

– Кто вам рассказывает подобный вздор? – спросил Пентуэр одного знакомого инженера.

– Это не вздор, – ответил инженер, – а прискорбная истина. – В фиванских дворцах видели фараона, бегающего нагим по садам, а однажды ночью он взлетал на деревья под окнами царицы Никотрисы и разговаривал с ней самой.

Пентуэр уверял инженера, что не далее как полмесяца назад видел фараона в полнейшем здоровье, но тот не поверил ему.

«Это уж происки Херихора, – подумал жрец. – Впрочем, только жрецы и могли получить такое сообщение из Фив».

На время у него остыло желание заниматься отбором делегатов. Но вскоре к нему вернулась энергия, и он по-прежнему повторял себе: то, что народ выиграет сегодня, он не потеряет завтра. Разве что произойдут какие-нибудь чрезвычайные события.

За Мемфисом к северу от пирамид и сфинкса возвышался на самой границе песков небольшой храм богини Нут. Там проживал престарелый жрец Менес, величайший в Египте астроном и одновременно ученый механик.

Когда в стране приступали к постройке большого здания или нового канала, Менес являлся на место и давал свои указания. Вообще же он вел более чем скромную, одинокую жизнь в своем храме, наблюдая по ночам звезды, а днем работая над какими-то приборами.

Пентуэр несколько лет уже не был в этих местах, и его поразила запущенность и убожество храма. Кирпичная стена обваливалась, деревья в саду засохли, по двору бродили тощая коза и несколько кур.

У ограды храма не было никого. Лишь когда Пентуэр стал громко звать, из пилона вышел старик – босой, в грязном чепце и в перекинутой через плечо облезлой шкуре пантеры. И все же осанка его обличала достоинство, а лицо светилось умом. Он пристально посмотрел на гостя и произнес:

– Кажется ли мне, или это в самом деле ты, Пентуэр?

– Да, это я, – ответил прибывший и сердечно обнял старика.