Фараон

– Успокойтесь, варвары, – сказал старый ливиец. Это не сфинкс, а лев. Он ничего вам не сделает, потому что занят своей добычей.

– В самом деле, это лев, – сказал царевич, останавливаясь, – но до чего похож на сфинкса!

– Его черты напоминают человеческое лицо, а грива – парик, – заметил вполголоса жрец. – Это и есть отец наших сфинксов.

– И нашего великого сфинкса, того, что у пирамид?

– За много веков до Менеса, – сказал тихо Пентуэр, – когда еще не было пирамид, на этом месте стояла скала, смутно напоминавшая лежащего льва, как будто боги хотели отметить таким образом, где начинается пустыня. Тогдашние святые жрецы велели ваятелям получше отделать скалу, а чего не хватало, дополнить искусственной кладкой. Ваятели же, чаще встречавшие людей, чем львов, высекли на камне человеческое лицо, и так родился первый сфинкс…

– Которому мы воздаем божеские почести, – усмехнулся царевич.

– И правильно, – ответил жрец, – ибо первоначальные очертания этому творению искусства дали боги, и они же вдохновили людей на завершение его. Наш сфинкс своим величием и таинственностью напоминает пустыню; он похож на духов, блуждающих там, и так же наводит страх на людей, как они. Поистине это – сын богов и отец страха…

– И в то же время все имеет земное начало, – сказал царевич. – Нил течет не с неба, а с каких-то гор, лежащих за Эфиопией. Пирамиды, про которые Херихор говорил мне, что это прообразы нашего государства, сложены наподобие горных вершин, да и наши храмы с их пилонами и обелисками, с их полумраком и прохладой разве не напоминают пещеры и скалы, которые тянутся вдоль Нила? Сколько раз, когда мне случалось во время охоты заблудиться среди восточных гор, мне попадались причудливые нагромождения скал, напоминавшие храмы. Нередко на их шершавых стенах я видел иероглифы, высеченные ветром и дождем.

– Это доказывает, что наши храмы воздвигались согласно плану, начертанному самими богами, – заметил жрец. – И как из маленькой косточки, брошенной в землю, вырастает высокая пальма, так образ скалы, пещеры, льва, даже лотоса, запав в душу благочестивого фараона, находит затем свое воплощение в аллее сфинксов, сумрачных храмах и их мощных колоннах. Это – творения богов, а не человека, и счастлив повелитель, который, озираясь вокруг, способен в земных предметах открыть мысль богов и наглядно представить ее грядущим поколениям.

– Но такой повелитель должен обладать властью и большими богатствами, – печально произнес Рамсес, – а не зависеть от того, что привидится жрецам.

Перед ними тянулась вторая песчаная возвышенность, на которой в этот самый момент показалось несколько всадников.

– Наши или ливийцы? – спросил наследник.

С возвышенности послышался звук рожка, на который ответили его спутники. Всадники быстро, насколько позволял глубокий песок, спустились вниз. Подъехав ближе, один из них крикнул:

– Наследник престола с вами?

– Здесь, здоров и невредим! – ответил Рамсес.

Всадники соскочили с коней и пали ниц.

– О государь, – сказал начальник отряда, – твои солдаты рвут на себе одежды и посыпают пеплом голову, думая, что ты погиб. Вся конница рассеялась по пустыне, чтобы разыскать твои следы, и только нас боги удостоили первыми приветствовать тебя.

Рамсес назначил начальника сотником и отдал приказ на следующий же день представить к награде его подчиненных.

Глава XX

Полчаса спустя показались полки, и вскоре отряд царевича прибыл в лагерь. Со всех сторон рога затрубили тревогу, солдаты схватились за оружие и с громкими криками стали строиться в шеренги. Офицеры припадали к ногам наследника и, как накануне после победы, подняв его на руках, стали обходить с ним полки. Стены ущелья дрожали ог возгласов: «Живи вечно, победитель! Боги хранят тебя!»

Окруженный факелами, подошел жрец Ментесуфис. Наследник, увидев его, вырвался из рук офицеров и побежал навстречу жрецу.

– Знаешь, святой отец, мы поймали ливийского предводителя Техенну!

– Жалкая добыча, – сурово ответил жрец, – ради которой главнокомандующий не должен был покидать армию… особенно тогда, когда каждую минуту мог подойти новый враг…

Рамсес почувствовал всю справедливость упрека, но именно потому в душе его вспыхнуло негодование.

Он сжал кулаки, глаза его заблестели.

– Именем твоей матери заклинаю тебя, государь, молчи, – прошептал стоявший за ним Пентуэр.

Наследника так удивили неожиданные слова его советника, что он мгновенно остыл и, придя в себя, понял, что благоразумнее всего признать свою ошибку.

– Правда твоя, святой отец. Армия вождя, а вождь армию никогда не должны покидать друг друга. Но я полагал, что ты заменишь меня, святой муж, как представитель военного министерства.

Спокойный ответ смягчил Ментесуфиса, и жрец на этот раз не стал напоминать царевичу прошлогодних маневров, когда он таким же образом покинул войско, чем навлек на себя немилость фараона.

Вдруг с громким криком подошел к ним Патрокл. Греческий полководец опять был пьян и уже издали взывал к царевичу: