Фараон

На одном из них, юноше лет двадцати, была пурпурная вышитая рубашка, золотая цепь на шее и меч в драгоценных ножнах. Казалось, он лежал без чувств: глаза у него закатились, на губах выступила пена. Рамсес узнал в нем предводителя, подошел, сорвал цепь с его шеи и отстегнул меч.

Увидя это, какой-то старый ливиец, который, казалось, был меньше утомлен, чем остальные, сказал ему:

– Хоть ты и победитель, египтянин, все же отнесись с почтением к княжьему сыну, который был нашим военачальником.

– Это сын Муссавасы? – спросил наследник.

– Да, это Техенна, сын Муссавасы, – ответил ливиец, – наш предводитель, достойный стать даже египетским князем.

– А где Муссаваса?

– Муссаваса собирает в Главке большую армию. Она отомстит за нас.

Остальные ливийцы не произнесли ни звука, не хотели даже взглянуть на своих победителей. По приказу царевича азиаты без труда разоружили их и сами присели в тени скалы. Теперь среди них не было ни друзей, ни врагов, а лишь бесконечно усталые люди; их подстерегала смерть, но они мечтали только о том, чтобы отдохнуть.

Пентуэр, видя, что Техенна все еще не приходит в сознание, опустился перед ним на колени и наклонился над его головой, так что никто не мог видеть, что он делает. Вскоре Техенна стал дышать, метаться и открыл глаза, потом сел, потер лоб, точно очнувшись от крепкого сна, который еще не совсем покинул его.

– Техенна, предводитель ливийцев! – обратился к нему Рамсес. – Ты и твои люди – пленники фараона.

– Лучше убей меня на месте, – пробормотал Техенна, – чем мне лишиться свободы.

– Если твой отец Муссаваса смирится и заключит мир с Египтом, ты будешь снова свободен и счастлив.

Ливиец отвернулся и лег, равнодушный ко всему. Рамсес сел рядом и вскоре погрузился в оцепенение, вероятно заснул.

Он очнулся через четверть часа, посмотрел на пустыню и вскрикнул от восторга. На горизонте была видна зелень, вода, чащи пальм, а несколько выше – селения и храмы.

Вокруг него все спали – и азиаты и ливийцы. Только Пентуэр, стоя на скалистом утесе и прикрыв ладонью глаза, смотрел вдаль.

– Пентуэр! Пентуэр! – вскричал Рамсес. – Ты видишь этот оазис?

Он вскочил и подбежал к жрецу, лицо которого казалось озабоченным.

– Ты видишь оазис?

– Это не оазис, – ответил Пентуэр, – это блуждающий в пустыне дух какой-то страны, которой больше нет на свете. А вон то… там… – прибавил он, указывал рукою на юг.

– Горы? – спросил царевич.

– Всмотрись получше.

Царевич стал всматриваться и вдруг воскликнул:

– Мне кажется, что кверху поднимается какая-то темная масса. У меня, вероятно, глаза устали…

– Это тифон, – прошептал жрец. – Только боги могут спасти нас, если пожелают.

Действительно, Рамсес почувствовал на лице дуновение, которое даже среди зноя пустыни показалось ему горячим. Дуновение это, вначале очень легкое, усиливалось, становилось все жарче, и одновременно темная полоса поднималась в небе с поразительной быстротой.

– Что же нам делать? – спросил царевич.

– Эти скалы, – ответил жрец, – защитят нас от песков, но не отгонят ни пыли, ни зноя, который все время усиливается. А через день или два…

– Так долго дует тифон?

– Иногда три-четыре дня. Лишь изредка он подымается на несколько часов и быстро падает, как ястреб, пронзенный стрелой. Но это бывает очень редко.

Рамсес приуныл, однако не испугался. А жрец, вынув из-под одежды небольшой флакон из зеленого стекла, продолжал:

– Вот тут эликсир… Его должно хватить тебе на несколько дней. Как только почувствуешь сонливость или страх, выпей несколько капель. Этим ты подкрепишь себя и продержишься.

– А ты? А остальные?

– Моя судьба в руках Единого. А остальные? Они не наследники престола…

– Я не хочу этого питья, – ответил Рамсес, отталкивая флакон.

– Ты должен его взять! – настаивал Пентуэр. – Помни, на тебя возложил египетский народ свои надежды… Помни, над тобой витает его благословение.

Черная туча поднялась уже до половины неба, и знойный вихрь дул с такой силой, что Рамсесу и жрецу пришлось опуститься к подножию скалы.

– Египетский народ?… благословение?… – повторил про себя царевич. И вдруг спросил:

– Это ты год назад говорил со мной ночью в саду? Вскоре после маневров?

– Да, в тот день, когда ты пожалел крестьянина, повесившегося с горя, что засыпали вырытый им канал, – ответил жрец.

– И это ты спас мой дом и еврейку Сарру от толпы, которая хотела забросать ее камнями?

– Я, – ответил Пентуэр, – а ты вскоре освободил из тюрьмы неповинных крестьян и не позволил Дагону притеснять твой народ новыми поборами. За этот народ, – продолжал жрец, – за сострадание, которое ты всегда проявлял к нему, я и сейчас благословляю тебя… Может быть, ты один только уцелеешь, так помни же, что тебя охраняет угнетенный египетский народ, ожидающий от тебя спасения.

Внезапно стемнело, сверху дождем посыпался раскаленный песок, и поднялся такой вихрь, что опрокинуло лошадь, стоявшую в незащищенном месте. Азиаты и ливийские пленники проснулись, но все, прильнув к подножию скалы, молчали, охваченные страхом.