— А знаете, профессор, — сказал он, — если ваш электромагнитный насос присобачить к такой вот холодильной конструкции (его мел заскрипел по доске), то получится довольно славная вещица.
— Ага, — пробормотал Эйнштейн. — Интересно.
— Как видите, можно делать небольшие холодильные аппараты, которые будут безопасны и не займут много места на кухне.
— Красиво, — усмехнулся Эйнштейн.
— Я прикинул, — сказал Силард, — можно производить их недорого и в больших количествах. Но это уже не наша с вами забота. Нам достаточно оформить патент.
— И вы знаете, как это сделать? — не без ехидства спросил Эйнштейн.
— Понятия не имею, — беспечно ответил Лео, — но не сомневаюсь, что это возможно.
— Так вот, мой друг. Я охотно вас научу, — сказал Эйнштейн, — в патентном деле для меня нет тайн.
Вскоре проект абсорбционного холодильника, бесшумного, поскольку он не имел движущихся частей, и способного работать при небольшом нагреве, был готов. Патентная возня в Германии почему-то оказалась муторной. Но изобретатели не сильно переживали. Более интересным им представлялся американский рынок. В Соединенных Штатах они и оформили свой патент. В 1929 году права на него приобрела фирма «Электролюкс». Она собиралась производить новые аппараты миллионами. Изобретатели при этом неизбежно стали бы миллионерами. Казалось бы, ничто уже не могло этому помешать. Но…
Но это был страшный для Америки год — внезапно случился биржевой крах и разразился неслыханный экономический кризис. Фирма «Электролюкс» пала одной из первых его жертв. К тому же годом раньше в той же Америке был открыт новый хладагент — метан с примесями хлора и фтора, получивший название фреон. Он оказался на редкость эффективным и неопасным. И мировая промышленность, как только кризис немного утих, двинула в эту сторону — электрические холодильники на фреоне.
Из Эйнштейна и Силарда миллионеров не вышло. Правда, их холодильник имел одно специфическое преимущество: он мог работать без электричества просто от любого нагрева, скажем, от солнечных лучей. Это было бы полезно в жаркой пустыне, например, в Сахаре или где-нибудь в Нью-Мексико, вдалеке от любых электросетей, но тогда никто из промышленников внимания на это не обратил.
Баронесса и физики
Мария Закревская обладала удивительной способностью — она умела говорить с каждым о том, что ему интересно и понятно. С мужем Иваном Бенкендорфом — о древности и прочности славяно-германских связей, о тонкостях дипломатической службы, о причудах дипломатов, о капризах их жен и даже о том, что железный канцлер Бисмарк на всю жизнь был тайно влюблен в русскую женщину. С возлюбленным Локкартом — о хитростях разведки, о суровости долга, о величии британского духа, призванного защитить и облагородить мир. С умным и жестким Петерсом — о человеческих слабостях, но главным образом — о роли ЧК в достижении мировой гармонии. С Горьким — о роли культуры в судьбах России и всего человечества, о книгах великих авторов, скажем, о «Похвале глупости» Эразма или о «Фаусте» Гете. С Уэллсом — о «Новой Атлантиде» Бэкона, о безграничной фантазии людей творчества и об опасностях, подстерегающих род людской.
Мура возвращалась из Эстонии в Сорренто уже привычным ей кружным путем, намереваясь на несколько дней остановиться в Берлине, где надо было решить несколько вопросов с издателем Ладыженским. А еще у нее была намечена встреча с Уэллсом.
Знаменитый фантаст встретил ее на вокзале.
— Как дети? — прежде всего спросил он.
— Спасибо, неплохо, — отвечала Мура. — Павлик немного болел, но быстро поправился. Тихая, сельская Эстония настоящий рай. Дети упитаны, веселы и — по-хорошему — бездумны. Расставаться с ними было нелегко. Хотелось побольше рассказать им о мире, но…
— Понимаю, — сказал Уэллс. — Но дела призывают, не так ли?
— Не призывают, — сдержанно улыбнулась Мура, — за горло берут.
— Знаете ли вы, дорогая Мария, к кому мы идем завтра в гости?
— Пока не догадываюсь.
— И не догадаетесь. К профессору Эйнштейну.
— К кому? — поразилась Мура. Но тут же продолжила в спокойной своей манере: — Отличная новость. У меня к этому профессору давно есть пара вопросов.
В гостиной, где был накрыт чай, собралось немало людей. Одни сидели у чайного стола, другие, взяв по чашке, уселись на стулья в разных углах.
— Это мои друзья, — Эйнштейн широко и весело повел рукой, — участники моего специального семинара. Я их собрал, чтобы они посмотрели на вас, а вы на них.
— Отлично, — сказал Уэллс.
— В основном это набег из Будапешта. Они учились в одной гимназии. Пересечения улиц… — Эйнштейн перевел глаза на Лео Силарда.
— Байза и Фашор, — важно сказал тот.
— Вот именно. Как одна гимназия может породить столько талантов, не представляю. Однако факт.
— Они из одной гимназии? — не поверил Уэллс.
— Сам не верю. Но сначала представлю даму. Это чудесная Лиза Мейтнер, она у нас профессор университета, между прочим, первая женщина, которая достигла в его стенах столь высокого звания. Она лучше всех в мире понимает тайну границы между физикой и химией..