Фантомный бес

Через пару дней в одном известном ему подвале он раздобыл у блатных револьвер и шесть патронов к нему. Он не знал, в кого первым он выстрелит — в юркого человечка или в партийного секретаря. Он неделю носил револьвер в кармане, он до крови изгрыз себе кулаки, но выстрелить не смог. А еще через неделю его уволили.

Годы спустя Саша вырастет и превратится в крупного биолога-генетика, специалиста по теории систем (первый в мире вариант этой великой теории был создан еще в начале века его гениальным отцом). В зрелом возрасте он осознанно станет научным врагом академика Трофима Лысенко, за что поплатится изгнанием из науки и годами нищеты и голода. Но морок пройдет, и жизнь свою он закончит знаменитым профессором и добрым человеком, оставившим немало учеников.

Народ-царист

В один из последних дней весны 1929 года на квартире Сергея Кирова собралось несколько видных большевиков, чтобы обсудить проблему, которая их задевала и казалась важной. Ведь коммунисты по природе своей — коллективисты. Во всяком случае, так они утверждали. Фабриками, заводами и колхозами надо управлять коллегиально. Разве не так? В их головах еще не выветрился до конца лозунг «Фабрики — рабочим!». Но каким образом три тысячи рабочих будут командовать своим заводом? Как избежать хаоса и крика? Профсоюз? Допустим. Но он берет на себя в основном рабочую сторону — зарплата, права рабочего человека, здоровый дух коллектива, отдых трудящихся. А смысл, цель завода? А его выдающиеся результаты? Что он производит и для чего? А его перспективы? Такие вещи толпою не решишь. Партийная организация? Безусловно. Но и здесь нужна направляющая воля. Откуда берутся планы и расчеты? Инженеры, начальники цехов, дирекция? Но кто на самом верху? От чьей воли зависит конечный успех? Без директора, без сильного руководителя тут не обойтись. Это ясно. Но что говорить о заводе, когда перед ними лежит страна. Как тут быть? Советы — это хорошо. Съезды — это хорошо. Но большой совет без президиума превратится в хаотическую толпу, в говорильню. Кому это сейчас надо? Куда это уведет? Вот почему с предельной ясностью понимали они, что без крепко спаянного и достаточно узкого политического бюро стратегических задач не решить. Разве не так смотрел на это Ленин? Разве не этому он учил нас?

Политбюро — это особый орган. Самый высокий. Конечная инстанция. Ему должно подчиняться все и вся. Пустых дискуссий, вредных словопрений в коллективах, организациях и газетах более допускать нельзя. Горячие споры прежних лет до добра не довели. Должна преобладать одна единая правда. Наша правда. Других, чужих правд быть не должно. И тогда страна будет похожа на единый лагерь, на военный локомотив, устремленный в будущее. Политбюро — это и есть тот небольшой большевистский коллектив, на плечи которого ложится великая задача, от которой зависят судьбы не только страны, но и всего мира. Это руководящее звено партии, это самые влиятельные люди на политическом небосклоне государства. Но в последние годы политбюро сотрясала жестокая борьба. Оно чуть не развалилось. Троцкий в одну сторону тянул, Зиновьев в другую. Вот теперь Бухарин изображает оппозицию. Ясно, что эти трое — опасные люди. Того и гляди, начнут оппонентов сажать, а то и расстреливать, как в годы Гражданской… Хорошо, что товарищ Сталин всех успокоил и примирил. Сталин тихий, не шумит, не кричит. Сталин мудрый, Сталин добрый. Он никого расстреливать не будет. Троцкого и Зиновьева он вывел из бюро аккуратно, без лишних истерик. А Бухарина неожиданно похвалил. Сказал, что Бухарчик наш — любимец партии. И никому обижать его мы не дадим.

Они смотрели друг на друга с понимающими улыбками, дружески, чуть ли не с любовью. Но и с недоверием. Но и с очевидной ревностью. А в политике по-другому и не бывает. Вот тут их десять или двенадцать человек — умных, волевых, бескорыстных. Последнюю рубашку отдадут за дело рабочего класса. Ведь они вознамерились взвалить на себя задачу, которую никто в истории еще не ставил и не осознавал… Куда там Александрам, Цезарям и Бонапартам! Нет. Именно большевики призваны переделать мир. Во имя сотен миллионов трудящихся на всех континентах Земли. Десять человек, которые должны потрясти мир — если чуть переиначить пылкого Джона Рида. Но почему десять? Может быть, сто? Нет, ерунда. Хватит и пятидесяти. Нет, все равно много. На самом верху пятьдесят равных? Нереально. Будут лишь бесконечные споры и интриги. Достаточно и двадцати. А еще лучше — пятнадцать. Великих и равных. По уму, воле, политическому весу. Вместе они на равных делят власть. Но и разделяют небывалую по масштабам историческую ответственность.