Фантомный бес

Они сидели за большим столом, кричали, размахивали руками, горячились. Бухарин, Рыков, Рудзутак, Куйбышев, Косиор, Постышев, Томский, Оржоникидзе, Чубарь, Угланов… Каждый из них готов был претендовать на первенство. Понимая, что это невозможно. Кому-то из них стать самым главным, единственным — это даже постыдно. Это противоречит великому принципу коммунистического братства. Они хотели найти равнодействующую, некое великое равновесие, идеальный союз равных… Никто из них не хотел, чтобы другой был выше. Бухарин ревниво глядел на Рыкова, а Рудзутак на Кирова. Но как сделать всех членов этой малой группы равными? Каким способом это равенство обеспечить? Как закрепить? В горячем порыве своем они не догадывались, что уже опоздали. Они, мнящие себя не просто крупными вождями, но и великими политическими мыслителями, несравненными теоретиками коммунизма, были на деле людьми хоть и хитрыми, даже кое-что смыслящими в дворцовых интригах, но в настоящей теории — исторической, социальной, психологической — безнадежно темными. Они не понимали необоримой логики тоталитарного режима, к строительству которого приложили руку. Этот режим неизбежно выводит к власти одного. Они не понимали истинной психологии деспота и тирана. Получив власть, этот один никогда не отступает. Только вперед. К еще большему зажиму — любого свободного слова, любой свободной мысли. И к еще более клокочущим потокам крови. Самое удивительное, что народ в массе своей эти потоки крови поддержит и одобрит. В нем пробудятся древнейшие инстинкты испуганного племени, прижавшегося к своему вождю. Вождь суров, но костер все же горит, мясо худо-бедно в котле варится, а там, в тревожных сумерках вокруг их стоянки — враждебный лес.

Комплекс «племя и вождь» — один из древнейших в национальном, а еще ранее — в племенном подсознании. Это могучий архетип коллективного бессознательного. Он на самом деле никуда не ушел, этот комплекс, он просто очень глубоко залег, закрытый последующими слоями и напластованиями людских отношений. Но во времена крутых перемен, когда буря срывает верхние покровы, он быстро обнажается, выходя на поверхность. И нередко начинает господствовать, подминая позднейшие формы цивилизованности. Более того, он быстро сводит эти формы к проформе, лишая их действительной силы, доминируя в тотальном единстве. В испуганной, сбившейся стае вспыхивает древняя надежда дикарей — сильный вождь. Он один выведет и спасет. В новейшей истории нелепая и чуждая эпохе вера в вождя может тем не менее быть весьма устойчивой на протяжении двух-трех поколений, разбить ее трудно, а если и возможно, то скорее извне. Но «враждебный лес», окружающий стоянку, едва ли в нужную минуту поможет. Он или равнодушен, или слаб — оттого, что занят собственными проблемами и связываться не хочет. Отсталой системе вождь-народ остается другое — внутреннее назревание нарыва и страшная по своим последствиям катастрофа. Третьего не дано.

Им казалось… Они сомневались… Они надеялись… Близкой собственной гибели никто из них не чувствовал — в липкой грязи подвалов, в боли растерзанного тела, с раздавленной, охваченной ужасом душою. И в конце непереносимых мук — почти спасительная пуля, пущенная в затылок. На сей счет они оказались толстокожи и наивны.

Сталин в спор не вступал. И за стол не присел. Он молча, с погасшей трубкой в руке, прохаживался в мягких своих сапогах вокруг спорящих. Когда шум приутих, стало слышно, как Бухарин произнес голосом, слегка дрожащим, но еще наполненным смутной надеждой:

— Русский народ по своему душевному складу — народ общинный. Отсюда любовь делать что-то всем миром, отсюда рабочие артели, бригады, отсюда даже бурлаки. Эй, навались! Согласитесь, это красиво. И народ хочет, чтобы им правили не три человека и не пять, а чтобы это была настоящая артель равных, умных, добрых, чутких, толковых товарищей.

Сталин подошел к столу. Еле заметно усмехнулся. Все замолкли. Тишина стала звенящей. И тогда раздался негромкий голос с хорошо всем известным акцентом:

— Русский народ — царист. Ему адын нужен.

И посмотрел на всех спокойным взглядом.

Никто не возразил. Промолчали все. Эти люди, вершители судьбы страны, не были готовы признаться самим себе, что они — все без исключения — жалкие мошки, незаметно утерявшие собственное достоинство. К чему их пустые речи? Они смертельно боятся этого человека. Он не торопясь соткал паутину, и они, как мухи, со всеми своими лапками и потрохами завязли в ее сплетениях. Прилипли так, что двинуться, стряхнуть с себя этот жуткий клей уже не… Скоро горько и жестоко будет сказано поэтом: «А вокруг него сброд тонкошеих вождей, он играет услугами полулюдей…» Полулюди во главе самой «передовой» страны мира. Это что за исторический феномен?