Эва, дочь трактирщика

Чувствуя угрозу, в наступление пошел и Хеллгус. Повлиять на самого стражника он не смог, зато мог повлиять на Эву. Только бы заполучить ее в жены – и никто уже и слова не скажет, и придется всяким убраться восвояси… Но выяснилось, что девушка далеко не так податлива, как ему показалось вначале. Все сложнее становилось поймать ее взгляд и удержать внимание, так что чары действовали на нее слабо; к подаркам она относилась спокойно, особого восторга не показывала, да и к рассказам о дальних землях словно бы охладела. Поэтому каждый раз при встрече с ней Хеллгус чувствовал нервозность – а еще стали раздражать и громкоголосый Брокк, и тихий Симон, и прочие Лэндвики, с интересом наблюдающие, чем же дело кончится. Крутились рядом с Эвой и девчонки, беленькая и темненькая, и капитан Тмерри с кошкой. Лэндвики принимали его у себя дома как родного, да и сама Эва относилась к нему не просто как к соседу, но и чего-то большего между ними не развивалось. Как и между ей и Хеллгусом, впрочем.

Эва отстранилась, все чаще витала в своих мыслях – ускользала. С ней стало сложно, и слишком много времени она отнимала, но Шедд-Ахтар не мог отказаться от навязчивой мысли обладать ею. Она не просто точно попала в интересующий его типаж женщин, она еще и была одарена некоей силой, дремлющей в ней. Она была секретом, тайной, и Хеллгус с ума от этого сходил…

Сама же Ева ничего этакого за собой не замечала, разве что стала тревожиться начет головной боли. Голова трещала теперь все чаще, и это не было связано ни с недосыпом, ни с употреблением вредного горького чая, ни с чем-то еще. Да и унять эту боль было ничем невозможно – она проходила сама и резко, и так же резко появлялась. Это могли быть последствия травмы головы, предполагала Ева, но также и боялась, что личность Эвы начинает пробуждаться.

Были тревоги и насчет остального – точнее, остальных. За Евой ухаживали теперь двое: Вайд и Хеллгус. Один умный, по-хорошему простой, смелый и сильный, да еще и красавец-мужчина – казалось бы, какие тут еще могут быть размышления? Но Ева колебалась. Влечение к Вайду появилось у нее недавно и совпало с начавшимися головными болями, так что Ева путалась: ей ли он нравится, или Эве. С Хеллгусом было не проще. Он не красавец, но обладает невероятной притягательностью; в нем есть изыск, он хорошо образован, тактичен, богат, в конце концов.

Кисстен и Агнесса в один голос говорили: выбирай Вайда, а Брокк и Гриди, наоборот, отговаривали: как бы ни был хорош капитан Тмерри, матушка у него женщина сложная, сына ни с кем делить не станет и будущей снохе всю кровь выпьет. Гильда и впрямь сразу свое недовольство Лэндвикам высказала: не позволю своему сыну с порченой девкой связаться! Ох, как тогда Гриди раскричалась! Брокк глазам не поверил, когда его обычно мирная и плаксивая жена вцепилась в скандалистку и выволокла из дома.

Вайд, узнав об этом, отчитал мать и предупредил, чтобы она не смела больше оскорблять Эву. Гильда в ответ сказала, что благословения своего не даст, а потом пошла к знакомой бабке-шептухе, чтобы та Вайда от Эвы отвадила.

Соседям тоже не нравилось, что бывшая трудница, так долго работавшая в храме, вдруг женихами обзавелась: не положено. Да и какова наглость: на самого красавчика Тмерри нацелилась! Никак не могли принять кумушки, что прежде свободный как ветер капитан увлекся изувеченной старой девой. А уж когда заметили, что второй жених иноверец, сразу в храм Миры Милостивой направились, чтобы пожаловаться матушке Рагенильде: поглядите, что ваша Эва вытворяет! С атрийцем любезничает, того и гляди замуж за него выйдет! Позор-то какой!

Рагенильда тут же отправила за Эвой, и когда девушка явилась в храм, матушка застыла изваянием. Прежняя Эва-в-шрамах – старая, худющая, бесцветная – пропала куда-то, а вместо нее появилась уверенная, привлекательная, цветущая молодая женщина, одетая со вкусом.

— Эва? — вымолвила неверяще матушка Рагенильда.

— Я, матушка, — с улыбкой ответила Ева, наслаждаясь эффектом.

— Ты одета слишком ярко, не подобает девице твоего положения и возраста открывать волосы. И ты… накрашена! — ахнула матушка, приглядевшись.

— Что вы, матушка, я всего лишь отрастила брови.

Это была неправда, но Рагенильда не смогла найти, к чему придраться. Хорошее питание, кремы и притирания, хна на волосах, бровях и ресницах, а также более расслабленный образ жизни сделали тело Эвы Лэндвик таким, каким оно должно быть в двадцать девять лет: молодым.

— Ты собралась замуж? — процедила Рагенильда.

— Пока нет, — беспечно отозвалась Ева.

— Как нет? А как же атриец, который ходит к тебе? Да, я знаю: добрые люди рассказали, предупредили. Как ты посмела связаться с иноверцем? Осознаешь ли, какой позор навлекаешь этим на себя и на храм? Богиня Мира никогда не простит тебя!

— Меня не за что прощать, матушка.

— Опороченные не могут быть ни жрицами, ни женами. У тебя единственный путь – смирение, покорность и тихий труд. Только так ты можешь искупить свой грех!

— Какой грех? — спросила Ева холодно. — Я преступлений не совершала.