Эва, дочь трактирщика

Брокк и Гриди скрыли от родственников, что Эва ничего не помнит, и планировали скрывать это и дальше – как получится.

— Давно братьев не видела, да, Эва? — сказал Брокк, указав взглядом на сыновей Годвина, и те подошли к ним. — Глянь, как возмужал Симон, — кивнул он на старшего.

Эва глянула.

Симон Лэндвик, ее кузен в этом мире, выглядит лет на двадцать пять, невысок и строен, так же черноволос и темноглаз, как и его родители, но при этом кожа у него светлее, а черты лица немного изящнее и потому приятнее. Одет настолько хорошо, насколько это позволено сыну трактирщика, и, что не типично для мужчины в этом мире, – чист и пахнет хорошо.

— Как поживаешь, Эва? — спросил хорошо пахнущий Симон.

— Я думал, ты уже жрица и живешь в храме, — вставил другой кузен Эвы.

— Я стану жрицей, когда богиня укажет, — ответила Ева.

— А если никогда не укажет?

— Толий! — одернула сына Рокильда, хотя на самом деле ей очень понравилось, как он уколол эту гордячку Эву, которая, видите ли, с обычными людьми знаться не желает, а только со жрицами.

— Значит, таков путь, — философски ответила Ева, разглядывая Толия.

Этот младше, чем Симон, выше его на голову и в два раза толще. А еще очень похож на отца и дядю, причем не только крупными чертами лицами, цветом глаз и волос, но также и общим впечатлением.

— Что бы ты ни выбрала, твой путь будет особенным, Эва, — решил сгладить ситуацию Симон.

«Угадал, парень, — хмыкнула про себя девушка. — Особеннее некуда».

Глава 9

Новый повар, что из гильдии, в тот день так и не заглянул в трактир. Да и не договаривались они с Брокком, что он будет в трактире постоянно: главное, он показался Ханкину, назвался ответственным за готовку в «Пестром коте» и будет теперь сам к торговцам наведываться за всем, что нужно на кухне, и разрешения на варку и продажу пива продлевать. И за это, конечно, придется хорошо платить. Но куда деваться?

Ева, посидев с родственниками в трактире и послушав, что они говорят о семейном деле, более-менее освоилась в ситуации, и заодно посмотрела, чем живет «Кот» по вечерам. Некоторые из постояльцев спустились в зал и заказали простой похлебки с хлебом. Еще один мужчина спустился со своей сушеной рыбой и взял лишь пиво. Одной подавальщицы, Лины, конечно же, хватало для столь малого количества гостей, поэтому она, разнеся еду, уселась за стойкой с Вальком, поваренком, и стала с ним шушукаться и лузгать семечки.

Когда стемнело, Вальк зажег свечи, но они, сделанные из жира, дымили, чадили и плохо пахли, так что Еву вскоре затошнило от запаха, да и глаза начали слезиться. Посидев вот так, девушка поняла, что дом ее родителей, который поначалу казался ей очень бедным – это, оказывается, очень неплохой дом, а также узнала, что далеко не все горожане могут себе позволить пить чай, который стоит недешево.

Когда постояльцы поужинали и разошлись по комнатам, ушел Беренгар-повар, затем и Вальк с Линой. Лэндвики же надолго задержались, обсуждая дела, и когда Брокк опомнился, было уже достаточно поздно. Одна ветвь семьи ушла, а другая осталась; Рокильда, закрыв дверь, повернулась к своим и сказала:

— А ее ведь выгнали.

— Эву-то? — лениво уточнил Годвин, зевая.

— Кого еще, — хмыкнула женщина и вернулась за стол. — Сразу заметила, как Гри побелела при упоминании храма. Все из-за шлендры Лив. Девка всем подгадила: и папашке, и сестре, и нам. А Эвке стыдно говорить, что не станет жрицей. Но я-то сразу все поняла.

— Правда? — заинтересовался Толий.

— Не быть ей жрицей – зуб даю!

— Да не, — поморщился парень, — я о Лив. Она и впрямь загуляла с кем-то?

— С каэром каким-то молоденьким. А Брокк, этот болван, вместо того чтобы пользу заиметь, что дочка богачу приглянулась, скандал устроил да побил каэра.

— Да какая там польза? — вставил Симон, допив пиво из кружки. — Таких девок, как Лив, у этих каэров – каждую ночь по пятку.

— Правильно, сынок, — поддержала первенца и любимого сына Рокильда. — Ничего в Лив такого нет, чтобы за нее платить.

— А по-моему, она хорошенькая, — сказал Толий.

— Ха! Много ты понимаешь! — обиделась Рокильда: при ней лучше не упоминать хорошеньких девиц или женщин. — Наверх иди.

— Я еще не допил, — возразил парень и, рыгнув, потянулся к кружке, в которой еще оставалось пиво.

— Хватит с тебя! — рявкнула женщина, забрала у него кружку и, достав из кармана передника ключ, дала сыну. — Иди наверх, сказала.

— Не, я лучше домой.

— Ты-то? Нет уж. Дадут тебе, неповоротливому, по башке и ограбят; отребья близ порта много. Так что рот закрой и наверх. А то удумал – спорить со мной!

Толий взглянул на мать неприязненно, утер толстые губы и, встав из-за стола, тяжело пошел к лестнице. Юноши в шестнадцать лет редко бывают грузны, но Толий и не выглядит на шестнадцать: он крупный, в отцову породу, мощный, и к тому же, как ученик кондитера, имеет доступ к сладенькому.

— Надо бы узнать, правда ли Эву выгнали, — протянул Симон.

— Выгнали, выгнали, — уверенно сказала Рокильда.

— Тогда плохо дело, — вздохнул мужчина. — Жрица в семье нам бы очень помогла. Почетно это.