Эва, дочь трактирщика

— Я рассказываю тебе, что со мной происходит, как ты и хотел, — прошептала Ева. — Я ничего не помню, совсем ничего. Но история моей жизни написана на моих руках, спине, лице. Я стара для своих лет, в шрамах, и на голове у меня еще нащупывается шишка, оставшаяся после того как меня по голове ударили, а потом сбросили в речку. За что так со мной?

— Ты мне ответь, — сказал Вайд и все же взглянул на выпуклости линий, уродующих плечи Лэндвик.

Зря он посмотрел.

Жалость нахлынула против воли, когда он представил, каковы же были свежие раны на тонких девичьих руках…

— А вчера меня в храме отваром напоили, — добавила Ева, — после которого я чуть желудок свой не выблевала.

Вайд вздрогнул, и жалости к Лэндвик поумерилось.

— Ты после храма ела дома и ничего, — напомнил он.

— Не вся яды действуют сразу. Или стражники не знают об этом?

А теперь она язвит! Когда и как Эва Лэндвик превратилась из богобоязненной тихони в это язвительное рыжее существо? Кто ее сделал такой? От кого нахваталась – от сестрицы Лив?

— Кто дал тебе отвар? — спросил капитан.

— Оресия.

— Она не могла отравить. Кто угодно, только не она. Да и другим жрицам ни к чему вредить тебе. Ты слыла безобидной, работала прачкой при храме и помогала с больными. Кому и зачем бы понадобилось тебя убрать? Разве что ты узнала нечто такое, о чем тебе знать не следовало… — понизил он голос и пошел в наступление: — Эва, у людей, которые потеряли память, голос от злости и обиды не дрожит. Ты все помнишь, и ты знаешь, кто тебя ударил. Так скажи мне.

— Я ничего не помню, — терпеливо повторила Ева. — И не хочу вспоминать, честно говоря.

— А чего хочешь?

— Жить. Просто спокойно жить.

— Тогда скажи правду.

— Уже сказала.

— Я тебе не верю.

— Мне все равно, — сказала Ева и снова накинула платок на плечи. — Я рассказала тебе все, что знаю. Если хочешь большего, копай сам, но меня и мою семью не втягивай. — Она стала подниматься, чтобы выйти из кухни, пока совсем не стемнело, и покачнулась.

Вайд поднялся тоже и подал ей руку.

Девушка насторожилась и замерла. Тмерри не колдун какой-нибудь, так что ему не дано увидеть, что она попала сюда прямиком из Казани. Но у него есть оружие более практичное, чем неведомая магия – здравый смысл, наблюдательность и мускулы. И мускулы эти, кстати, ничего такие…

«Не смотри на него, у тебя Влад есть», — напомнила себе Ева и озадачилась, осознав, что, по сути, Влада у нее уже нет. То есть ее – у Влада.

— Мне жаль, что каэры сделали с тобой это, — произнес капитан. — Но я-то не каэр, не рэнд и не духовник, и у тебя нет причин меня бояться. Я до сих пор верен закону из юности: за девчонок со своей улицы надо заступаться. Так что подумай еще. Может, все же найдется, что мне сказать?

— Найдется. Надо за всех девчонок заступаться, а не только за тех, кто с твоей улицы.

Вайд улыбнулся. Она, оказывается, умеет злиться, лгать, притворяться и язвить – уже не та кристально чистая девочка, которую он втайне жалел.

Но именно такой она почему-то ему нравится больше.

Лэндвики могли бы решить, что Вайд Тмерри не просто так заступился за Брокка в храме да стал захаживать к ним на ужин. Да, они могли бы так решить, если бы он приходил к Лив или к Кисстен, которая вошла в возраст невесты. Но Вайд приходил к Эве, а раз так, то и обсуждать нечего. Проводив гостя, Гриди спросила у Эвы:

— О чем вы говорили?

— О нищем, — ответила девушка. — А еще он спрашивал, что мне сказала мать-жрица.

— Никаких жриц! — заявил Брокк, закрыв вторую дверь, и повернулся к дочери. — Слышишь, Эва? О храме и думать не смей!

— Да, я поняла, — кивнула Ева и зевнула.

Гриди отвела дочь в комнату, развела для нее порошок, оставленный лекарем, и спать уложила. Оказавшись одна, девушка поджала колени к животу; ей хотелось верить, что никто не хотел ее травить, и отвар, в самом деле, не стоило пить на голодный желудок.

«Но как ни крути, — засыпая, подумала она, — все равно с этим храмом нечисто».

Проснувшись утром, Ева порадовалась тому, что, собственно, проснулась и не загнулась от отравления, воспользовалась ночным горшком, оделась в то, что имелось, причесалась и, сделав простенькую прическу с полураспущенными волосами, спустилась на кухню позавтракать.

Гриди, как и вчера, накормила дочь бульоном с подсушенным хлебом. Наевшись, Ева спросила:

— Отец ушел в трактир?

— Да уж давно, чуть рассвет. Надо же поглядеть, каков новый повар в деле.

— А у тебя какие дела на сегодня?

— На рынок схожу, в пекарню загляну, заберу белье у прачек, постели перестелю, пол вымету, ужин сготовлю.

— Я помогу тебе, вместе мы управимся быстро, и останется время в трактир к отцу заглянуть.

— В тра-а-актир? — протянула Гриди. — Нет уж, нечего тебе там делать.

— Я не буду сидеть дома как немощная страдалица, — отчеканила Ева. — Мне нужно занятие, и я думаю, таковое найдется в трактире.

— Нет!

— Почему?

— Это не место для тебя.

— Разве наш трактир – не приличное место?

— Приличное. Но там же люди!

— А я кто? — приподняла светлую бровь Ева.

— Тебе туда не надо, — бросила Гриди и отвернулась, не желая об этом говорить.