это разве не инцест?

Цирку было что сказать по поводу имени, но в основном все держались, даже квинтету больше нравилось возиться с малышкой, а не сплетничать. Варвара не знала, чего ждала больше, что дочь вырастет и будет счастливой, яркой, как Э., или что она окажется такой же, как сама Варвара, – высушенное на солнце сено, ломкая морская капуста, хрустящий замороженный хворост. Было сложно сказать. Девочка была младенцем в первый год, раздражала слезами во второй, забавляла и умиляла в третий и умерла в начале четвертого. Варвара не удивилась. Она знала, что ее дочь – это дочь и Э. тоже, поэтому стоило ожидать, что ее может убить то же. Варвара не удивилась. Варвара не удивилась. Варвара не удивилась. Она оцепенела. Возможно, она хотела бы времени, нуждалась в нем, но времени не было, нужно было торопиться, и она побежала к управляющей. Та слушала: сначала с сочувствием, потом с ужасом, с отвращением, и в конце неохотно согласилась, что верно, все, что говорит Варвара, совершенно верно, но как же можно? Варвара сказала, что не расстанется с Э. Она не добавила еще раз, но управляющая поняла. Она подумала, просила полдня, но справилась за два часа, созвала общее собрание (сколько криков там было, сколько возмущения, ярости, Варвара не пошла на собрание, осталась в своем шатре, но слышала каждое слово, и каждое слово ползло по коже цепкими, неприятными лапками тропических насекомых для некоторых ее змей). Цирк не хотел, совсем не хотел, но доходы падали уже несколько лет, и диковинная вещь, если кто-то осмелится называть это вещью, могла привлечь новых зрителей, спасти от голода, вернуть былой комфорт. Цирк согласился.

Им нужны были документы в администрацию, и они подделали их. Нужны были документы для публики – и для нее немного подправили настоящие. Обычно происходило наоборот, но это не был обычный случай. Нужен был террариум, ровные, округлые камни на дно, среди которых блестели почти настоящие алмазы. Игрушки, ленты в волосы, косметика, сброшенная кожа питона-альбиноса, таксидермист. Многие были уверены, что стоит Варваре взглянуть на результат, она наконец перестанет сдерживаться, ничего не останется от привычной стойкости и спокойствия, все сметет горе. Варвара не хотела следить за работой, она пришла посмотреть ночью, когда все было закончено, на табличке золотилась надпись девочка-змея, а в террариуме лежала ее дочь. Вместо ног был хвост, пришитый так искусно, что Варвара залюбовалась, на руках, плечах, шее, лице поблескивали ряды золотых и белых чешуек. Она не выглядела мертвой. Другой, да, безусловно, гостьей из чудного мира химер, невиданных созданий, но она не выглядела мертвой, и Варвара была довольна. Хотелось приподнять крышку, прикоснуться к щеке, поцеловать в лоб, сделать что-то из вещей, к которым они обе привыкли, но Варвара не знала, можно ли открывать террариум, решила, что спросит позже. Всю ночь она просидела рядом со своей измененной дочерью, поглаживала холодный, ярко освещенный ящик и беззвучно повторяла речь, которой совсем скоро начнет подогревать толпу перед тем, как они смогут взглянуть.

– Кто же это? – обязательно спрашивал кто-то, а если не находилось кого-то, вопрос задавал кто-нибудь из своих.

– Это моя дочь, – тихо отвечала Варвара и выходила вперед. Толпа ахала, ужасалась, как же, свою кровиночку, и вот так, на обозрение, и толпа горячилась, изнемогала от любопытства. Варвара рассказывала, что ребенок ее и одного и потомков Великого Змея, и толпа волновалась все больше, представляла эту строгую, мрачную женщину и Змея, который ползет к ней, по ней, в нее. Сейчас Варвара была уже слишком безжизненной, чтобы мысли толпы превращались в фантазии, и это доставляло ей удовольствие.

– К сожалению, – со вздохом говорила она, – наш воздух – это не воздух страны легенд, ничего здесь не могло сохранить жизнь моей Офионе. – Следующая часть не слишком нравилась ей, но отлично работала – о том, что Варвара искала лекарства, а затем – способ связаться с отцом, и даже теперь она не теряет надежды, верит, что рано или поздно слово о девочке доберется до него, и он сможет помочь, оживить ее. Часть толпы готова была хорошо платить и за диковинку без истории, но другая всегда хотела помочь, и деньги от них сыпались щедрее, и слово о цирке расходилось далеко.