Элвис жив

Лена чуть вздрогнула. Обернулась. Никого не обнаружила. Однако явно что-то почувствовала, потому что поежилась, словно ей за шиворот кинули льдинку.

Между тем церемония прощания началась. Подобравший подходящее моменту выражение лица Платон произнес короткую пафосную речь.

Максим его не слушал. Как и всех остальных выступавших.

Его вообще ничто теперь не волновало. Разве что Лена, да и то не так сильно, как он ожидал, когда подъехал к кладбищу. Судя по всему, Элвис и тут не обманывал – чувства быстро покидают умершего. Вот и хорошо – процесс пошел, самое сложное уже позади…

Речи продолжались еще с четверть часа, скорбные и подчеркнуто проникновенные. В любви и уважении к усопшему признались даже те, кто при жизни относился к нему враждебно. Уж Максим-то таких прекрасно знал. Не мальчик…

Он рассматривал присутствующих, пытаясь запомнить всех, кто не поленился прилететь сюда, за тридевять земель. Некоторые должны были сейчас находиться в другом конце страны.

Однако лица и фигуры почти сразу исчезали из его памяти, оставалось только мутное желание понять неведомо что.

Наконец прощальные слова иссякли. Присутствующие выстроились в очередь и цепочкой потянулись к умершему, касаясь кто плеча, кто края гроба.

Когда очередь тоже иссякла, Платон кивнул похоронной бригаде, и гроб начали заколачивать. Лена, отойдя от могилы, горько заплакала.

– Не плачь, – сказал ей прямо в ухо Максим. – Мы еще встретимся. Жаль только, что к тому моменту мне все уже будет совершенно безразлично.

Он подумал, что многое бы отдал за то, чтобы ко дню следующего свидания остаться небезразличным. Но что возьмешь с мертвого? Даже жизнь забрать в качестве залога уже не получится.

Лена его не слышала. Лишь еще раз вздрогнула и оглянулась.

Но он продолжал говорить, рассказывая ей о том, что, кажется, был полным глупцом – и раньше, и потом, и даже после здешнего гастрольного концерта, когда едва не позвонил в домофон, но в последний момент решил отложить встречу на завтра.

Завтра, которое так и не наступило.

Как, помнится, сказал Воланд у Булгакова? Самое страшное не в том, что человек смертен, а в том, что он внезапно смертен… Кажется, так.

И события этих дней стопроцентно подтвердили правоту классика.

Интересно, а есть ли здесь, в преисподней, персонаж, играющий роль булгаковского Азазелло? Тот, помнится, был рыжим, маленького роста, с желтым клыком и бельмом на левом глазу… Нет, такие пока не встречались. Ни дядя Сережа, ни Элвис и близко непохожи.

Гроб опустили в могилу, к счастью, не уронив. О крышку застучали комья земли, сбрасываемые прощающимися. Лена, продолжая плакать, подошла последней.

Могильщики зарыли гроб и накидали на получившийся земляной холмик венки и цветы с оторванными стеблями. В изголовье могилы воткнули деревянный крест, к нему прислонили фотографию в металлической рамке под стеклом, поставили стопку водки с куском черного хлеба. Откуда-то появились картонная коробка с другими стопками, пустыми, и два полиэтиленовых пакета, из которых желающие принялись добывать пирожки. Платон, открыв бутылку, разливал водку тем, кто не был за рулем и желал помянуть усопшего.

Максима происходящее уже не волновало. Но он еще не забыл, что поминальщикам в этот момент становится легче.

А потом все очень быстро разошлись. Будто ветром сдуло. Первыми умотали прочь телевизионщики со своими камерами. Наверное, умчались на студию монтировать репортаж о похоронах известного земляка. За ними утопали эстрадные звезды и их продюсеры, намылились с кладбища хмурые «бэдламовцы».

Последним из них убрался Герыч, сказав перед этим: «Ну, счастливо, Максимильяно, не поминай лихом» – и натянув на седую репу свой традиционный «Спорт».

У свежего холмика остались только Лена и Максим. Лена уселась на крошечную, наспех сколоченную скамейку без спинки. Максим пристроился рядом. Лена поежилась и сдвинулась в сторону. Максим приближаться не стал – в конце концов, она живая и ведет себя как живая.

Он вдруг обнаружил, что Элвис тоже не усидел в своем катафалке. Гид с глубокой печалью смотрел на молчаливую пару. А потом и вовсе заплакал.

– Ты-то чего слезы льешь? – удивился Максим. – Пуд соли со мной съел и водкой запил?

– Ничего не могу с собой поделать, старик, – виновато объяснил Элвис. – Жалко всегда и всех. Дефект у меня.

Слова его были не очень понятны, но переспрашивать Максим не стал. Какая, к хрену, разница!

Потом Лена поднялась со скамейки, вытерла слезы носовым платком. Отошла от могилы, достала из сумочки зеркало, заглянула в него. Косметики на ней не было, поэтому подправлять не пришлось. И она, опустив плечи, тоже двинулась в сторону кладбищенских ворот.

Максим смотрел ей вслед, стараясь запомнить на все оставшиеся до полного равнодушия дни. В отличие от выступавших, вроде бы получилось.

– Ну и как? Послушал, что о тебе тут наговорили? – спросил Элвис.

– Не-а.

– Вот и правильно. Все это теперь не имеет ни малейшего значения… А на поминки не хочешь съездить? Могу отвезти.